Андраш Беркеши - Друзья

— А тебе не известно, от кого и где он получил дымовую шашку?

— Нет, этого я не знаю. Ей-богу, не знаю. Мне больше нечего скрывать. И поверьте, Имре тут совершенно ни при чем.

Ирме нравилось, что девушка так рьяно защищает своего возлюбленного. Ей тоже не хотелось, чтобы Имре забрали в жандармерию. Как-никак он племянник мужа — это могло бы бросить тень на ее семью и бог знает какими неприятностями обернуться впоследствии. Ирма отвела девушку в ее комнату, сказав, что бояться нечего, никакого наказания ей не будет, но придется пока посидеть взаперти. Закрыв дверь на ключ, женщина вернулась к гостям.

— По-моему, Бори сказала правду, — промолвила она, наливая мужчинам палинку. — И относительно Имре…

— Ложь! — перебил Харанги. — Вранье чистой воды. Вы уж извините, уважаемая, но это мое твердое убеждение. Ваше здоровье! — Они выпили. — Но я готов принять слова девушки за чистую монету, — продолжал Харанги, — исключительно ради вас и господина Зоннтага, и поэтому не намерен возбуждать дело против Имре Давида.

— Спасибо, господин поручик, — облегченно выдохнула Ирма. — Большое спасибо.

— Кстати, надо ему дать понять, — обратился Зоннтаг к Ирме, — что своей свободой он обязан только тебе. — Затем повернулся к поручику: — Ты, Харанги, поговори с ним при случае, растолкуй, что к чему.

Харанги кивнул, наполнил рюмки. Лицо его выражало крайнюю озабоченность.

— Поговорю, конечно, — отозвался он. — Но я сейчас подумал вот о чем. Не связались ли эти парни с коммунистами? Если так, придется их допросить с пристрастием, чтобы выявить связи. — Харанги поднялся. — С вашего позволения, я удалюсь. Присматривайте за девушкой, фрау Ирма, не выпускайте ее из дома. Я потом пришлю за ней.

Ночью в дом на улице Хомокош нагрянули жандармы, схватили Имре и Миклоша и в наручниках доставили в участок. Напрасно плакала и причитала мать Миклоша, ей не позволили даже попрощаться с сыном. В участке друзей развели по разным камерам: Имре заперли на первом этаже, а Миклоша — в подвале. Перед тем как за ним закрылась дверь, Миклош успел заметить в коридоре Марти. Это его поразило и обескуражило. Уж не она ли их выдала? Нет, нет, это невозможно, ведь девушка любит его и готова ради него на все. Да может, он ошибся, и в коридоре была не Марти? Показалось, наверно.

Но это была действительно она. Харанги специально подстроил так, чтобы Миклош увидел девушку. Услышав за дверью ее голос, юноша понял, что не ошибся. Нервно меряя шагами сырую камеру, он принялся лихорадочно размышлять, в чем причина провала. Кто-то их заложил, это ясно. Но кто? Амалия? Нет, в ней Миклош был уверен. А может, кто-то их выследил? Не исключено… Во всяком случае, одно он знает твердо: что бы ни случилось, уж он-то никого не выдаст. Будет молчать, как рыба, или все отрицать.

Мрачное помещение без окон освещалось тусклой пятнадцатисвечовой лампочкой. В углу стояла койка, застеленная одеялом, возле двери — параша, из-под деревянной крышки которой просачивался удушливый запах хлорки. Миклошу пришли на память слова Чухаи: на допросах надо молчать, пусть тебя истязают, пусть даже замучают до смерти. Тут-то, мол, и выяснится, мужчина ты или жалкий трус. Конечно, легко такое говорить, коли самого никогда не пытали. Миклош знал: Балинт Чухаи ни разу не попадал в подобные переделки. «А моего отца истязали — да еще как! Кстати, он никогда даже не заикался о том, что ему пришлось перенести. Интересно, почему? Этого мне уже никогда не узнать. Может, и до смерти замучают — с них станется. И как раз сейчас, когда война близится к концу!» Ему вспомнилось, что говорила на днях Амалия. Советские войска уже ведут бои в Трансильвании, и стоит им обогнуть с юга Карпаты, как они двинутся на Алфёльд. Сейчас август; если все сложится удачно, к рождеству вся территория страны будет освобождена. Имре тогда сказал, что негоже сидеть сложа руки, когда другие воюют. Амалия принялась терпеливо разъяснять: незачем сейчас лезть на рожон. Они могли бы, конечно, перебраться через Драву к партизанам, но это будет нарушением инструкции. У них пока другая задача, не менее ответственная. Ведь то, что они делают, — тоже одна из форм борьбы. Поскольку борьба — это не только физическое уничтожение противника. Так что доставка листовок в Печ и Надьканижу — дело исключительной важности и далеко не такое безопасное, как кажется. А сразиться с врагом в открытом бою они еще успеют. «Без оружия», — саркастически бросил Имре. Амалия улыбнулась. Насчет этого беспокоиться нечего, сказала она, оружие есть, и, когда подойдет время, они его получат. Сообщила также, что в Будапеште Фронт освобождения готовит вооруженное восстание. Фронт освобождения? Они и понятия не имели о существовании такого фронта.

Миклош прижался лбом к холодной стене. Вот и настал конец его борьбе… Откуда-то издалека донесся сигнал воздушной тревоги. Дверь камеры отворилась, и молоденький жандарм махнул ему: на выход. Миклош узнал этого парня, даже имя вспомнил — Янош Такач. Отец его заведовал на фабрике складом сырья.

Миклош приблизился — Янош Такач надел на него наручники.

— Не очень жмут? — В голосе жандарма прозвучало сочувствие.

— Нет, — отозвался Миклош, тронутый этим человечным отношением.

Перед тем как выйти из подвала, Такач прошептал ему на ухо:

— Тебя выдала Бори. Я думаю, тебе полезно это знать. Возможно, вам устроят очную ставку. Она тоже здесь. Но учти: я тебе ничего не говорил.

— Спасибо, — сказал Миклош. — Большое спасибо.

Пока они поднимались по лестнице, он думал о том, что вот и среди жандармов попадаются порядочные люди. Конечно, он помнил слова Амалии: «Многие понимают, что война, по существу, проиграна, и заранее обеспечивают себе тылы. Мало ли как все потом повернется». Ну что ж, даже если это и так, все равно он благодарен Такачу.

Они вошли в просторный кабинет. Там царил полумрак. В целях светомаскировки окна были занавешены плотными шторами, горела только настольная лампа, но и при ее тусклом свете Миклош сразу разглядел массивную фигуру Форбата. У стола стоял Харанги в штатском. Его Миклош тоже узнал, поскольку не раз видел в компании фельдфебеля.

— Снимите с арестованного наручники, — распорядился Харанги.

Молодой жандарм, выполняя приказ, ухитрился незаметно пожать Миклошу руку.

— Садитесь.

Миклош сел. Перевел взгляд с Харанги на Форбата. Тот насмешливо смотрел на юношу, а когда заговорил, в голосе его прозвучало злорадство.

— Я же обещал, что мы с тобой встретимся. Помнишь?

— Помню.

Харанги неодобрительно покосился на Форбата. Что за невоспитанный тип! Ведет себя так, как будто это он раскрыл заговор. Поручик с удовольствием сделал бы ему внушение. Жаль, при арестованном нельзя. Но ничего, дойдет очередь и до этого. Он предложил Миклошу сигарету.