Андраш Беркеши - Друзья

— Спасибо, не курю. — «А если бы и курил, — подумал Миклош, — все равно не взял бы».

Харанги тоже не стал закуривать, убрал серебряный портсигар в карман.

— Ты знаешь, за что тебя арестовали?

— Понятия не имею.

— Подумай. Какой противозаконный поступок ты совершил вместе со своим приятелем?

— Ничего противозаконного я не совершал. И нет у меня никаких приятелей.

Харанги не терял выдержки, его трудно было вывести из равновесия.

— Сынок, — проговорил он отеческим тоном, — так у нас с тобой дело не пойдет. Мы же тебя не случайно привели сюда. Подумай сам. Если тебя взяли под стражу, значит, на то есть серьезные причины. И напрасно ты запираешься: это только ухудшит твое положение. Я тебе зла не желаю, со мной можно найти общий язык. Мне хотелось бы, чтоб ты правильно оценил ситуацию. Думаешь, зачем меня прислали сюда из Будапешта? Отдохнуть? Из-за того, что врачи рекомендовали сменить мне климат? Нет, сынок. Начальство направило меня сюда, потому что здесь, в этом поселке и в этом уезде, функционирует хорошо организованное коммунистическое подполье. Коммунисты фабрикуют подстрекательские листовки и распространяют их. В Пече, Надьканиже. Немало листовок мы обнаружили и в Боньхаде. Нам удалось установить, что все эти листовки отпечатаны на большом ротаторе, тексты составлены человеком образованным, причем основательно знающим историю. Короче говоря, сынок, я уверен в твоей непричастности к изготовлению этих листовок. Но зато убежден, что ты распространял их. Вместе со своим другом.

— Я тут ни при чем. Не могу понять, о чем вы говорите. У меня и без того забот выше головы. Мама и бабушка болеют, не могут работать. Я единственный кормилец в семье. Это все знают. Есть у меня время распространять листовки!

Харанги прошелся по кабинету. Крепким орешком оказался этот парень. Нелегко будет его расколоть. Чувствуется выучка коммуниста-подпольщика. Вероятно, отец с ним занимался. Или кто-то другой. Форбат уже давно избил бы его или отдал своим костоломам. Но он, Харанги, не сторонник физических мер воздействия. Хотя сейчас это принято и кое-кто считает, что не существует более надежного и испытанного метода. Перед тем как допрашивать заключенного, его нещадно избивают, чтобы подавить его волю, унизить, а когда он уже будет сломлен и морально и физически, внушить, что единственное его спасение — правдивые показания. Нет, Харанги решительно отвергает подобные методы. Тем более если у следователя в руках неопровержимые доказательства. С помощью прямых улик можно припереть к стенке самого хитроумного преступника. А у Харанги есть такие улики. Он остановился перед Миклошем.

— Ты знаешь, что произошло в корчме Йожефа Шиллера во время собрания фольксбундовцев?

Миклош прикинул: в поселке нет человека, который не знал бы об этом событии, так что здесь подвоха быть не может.

— Говорят, неизвестные злоумышленники бросили в трубу дымовую шашку или что-то в этом роде.

— Кто говорит?

— Да все.

— А как, по-твоему, злоумышленники могли забраться на крышу?

Миклош пожал плечами:

— Не знаю. Я об этом не думал.

— Так подумай. Как бы ты, например, проник на крышу корчмы?

— А никак. Зачем, к чертям собачьим, мне туда проникать?

— Ну, хотя бы затем, чтобы заткнуть трубу деревянной пробкой. — Не дождавшись ответа, он повернулся к Форбату: — Приведите Боришку.

Форбат вышел и вскоре вернулся с девушкой. Ее терзали и стыд и страх одновременно. Не смея поднять глаза на Миклоша, она уставилась себе под ноги. Поручик не предложил ей сесть.

— Боришка, скажи нам, пожалуйста, кто заложил дымовую шашку в корчме Йожефа Шиллера?

Девушка прикусила губу, и ее красиво очерченный рот скривился в невольной гримасе. Она достала носовой платок и вытерла вспотевший лоб.

— Смелее! — подбодрил ее Харанги. — Тебе нечего бояться.

— Это он сделал. — Девушка оторвала взгляд от пола. — Миклош Зала.

— Откуда ты знаешь?

— От Марти.

— Что говорила Марти? Расскажи нам подробно.

— Ну, сказала, что они с Миклошем выкурили швабов.

— Каким образом?

Бори задумалась. Метнула быстрый взгляд на Миклоша, который с непроницаемым видом рассматривал потолок.

— Я не знаю. Об этом она не говорила. Сказала только, что впустила Миклоша на чердак, а когда задымилась печка, заперла двери, чтоб никто не мог выйти.

Привели и Марти. Девушка была в полном отчаянии. Слезы из глаз у нее текли сами собой, а увидев Миклоша, она разразилась бурными рыданиями. Миклош пытался взглядом подбодрить ее, но безуспешно. Харанги велел Бори повторить показания, потом повернулся к Марти.

— Так это было?

— Да, — еле слышно произнесла девушка. Она вытерла слезы и с ненавистью взглянула на Бори. — Только ты забыла сказать, что Миклош был не один. Вместе с ним на чердаке находился Имре. Да, да, Имре Давид. Именно он и бросил дымовую шашку. И тебе не удастся его выгородить.

Миклош повернулся к Марти и, незаметно подмигнув ей, громко проговорил:

— Марти, не впутывай сюда Имре. Ты прекрасно знаешь, что его там не было. — Затем обратился к Харанги: — Господин поручик, Имре невиновен, он не имеет к этому никакого отношения. В тот день я видел его только рано утром, когда уходил из дома. Насколько мне известно, он весь день провел с Бори.

— Да, да, он целый день был со мной, — с готовностью подхватила Бори.

Харанги улыбнулся: и слепому видно, что они оба лгут. Ну да пусть. Эта ложь вписывается в его планы. Он подозвал Форбата.

— Занесите в протокол показания Марти и Бори и возвращайтесь. — Затем, когда Форбат увел девушек, обратился к Миклошу: — Я дам тебе бумагу и карандаш, сынок. Опиши как можно подробнее, где и когда ты включился в коммунистическое движение, кто привлек тебя к подпольной работе, какие приходилось выполнять поручения, перечисли, с кем связан, что знаешь об этих людях. Далее. Кто и где печатает листовки, как их распределяют, кто доставляет их в Печ и Надьканижу. — Харанги подошел к окну, раздвинул шторы. Возле зарешеченного окна стоял конторский стол без ящиков. — Неси сюда стул и садись. — Миклош подчинился. Допрос утомил его, но он понимал, что впереди еще много испытаний и необходимо взять себя в руки. В памяти возникли родные лица матери и бабушки. Что же будет с ними?.. Харанги тем временем положил на стол стопку бумаги и карандаш. — Пиши, сынок. Имей в виду, только чистосердечное раскаяние может облегчить твою участь. В противном случае тебя ждет суровый приговор. Ты все понял?

Миклош кивнул. Харанги вышел из кабинета, оставив юношу под присмотром молодого сержанта. Миклош уставился на чистые листы бумаги. О чем писать? Что он распространял листовки? Пусть они сначала это докажут. Он долго вертел в пальцах карандаш, потом склонился над столом и медленно, обдумывая каждое слово, принялся писать.