Дитер Нолль - Киппенберг

Она зло рассмеялась прямо мне в лицо:

— Вот и вы обучаетесь настоящему чувству у какой-то потаскушки, пока ваша жена в Москве!

Я покачал головой:

— Вас опять занесло невесть куда!

— Потому что мне противно ваше лицемерие! — крикнула она, побледнев от волнения и с трудом сдерживаясь. — Не одних непонятых женщин полно, гораздо больше мужчин, которые хнычут: «Моя жена меня не понимает!», чтобы таким вот манером подцепить какую-нибудь потаскушку. На каждую озлобленную женщину приходится зрелый мужчина, который черпает свой жизненный оптимизм из амуров с молоденькими девчонками или хочет научиться у них истинным чувствам! Рассказать! Стремиться быть понятой! — снова почти выкрикнула она. — Я-то уж, во всяком случае, не была настолько бесхарактерной, чтобы стараться быть понятой женатым человеком! Пусть меня увлекло в юности не настоящее чувство! Но, может быть, именно поэтому я потом растоптала истинное чувство.

— Чтобы в один прекрасный день вылить на меня свое разочарование, — сказал я. — Ведь это же просто нелепо: из-за какой-то интрижки выгнать мужа и лишить троих детей отца! Как можно было разрушить брак только из-за того, что вы «не думали, что такое может случиться». Все мы многое представляли не так, и все мы ныряем в семейную жизнь, ничего не подозревающие, ни к чему не готовые и полные иллюзий, а она, как правильно заметил однажды Босков, штука трудная. Но для вас брак не был трудной штукой, а только бессмысленной игрой в «или так, как я думала, или вообще никак».

— Вот это я и считаю принципиальной позицией, — сказала она, в голосе ее теперь звучало только упрямство.

— Не знаю, — возразил я в раздумье. — Я совсем не уверен в том, можно ли в отношениях между двумя людьми руководствоваться принципом: все или ничего. Согласен, стремиться нужно обладать всем, но только когда речь идет о покорении природы человеком. Тут действительность дает возможность реализовать лишь часть наших желаний, и мы давно поняли, что природа — явление гораздо более сложное, чем любые наши представления о ней. А вот когда дело касается человека, мы требуем, чтобы он точно соответствовал некой примитивной схеме. Но люди совсем не таковы, какими мы хотели бы их видеть. Они не одно из двух: либо хорошие, либо плохие, монстры или ангелы. В браке проблема идеала и действительности представляется более сложной хотя бы потому, что нельзя назвать идеальной ситуацию, когда один человек стремится подчинить себе другого, как общество природу. Поэтому я убежден, что принципиальное все-или-ничего не может иметь места в человеческих отношениях: либо брак, либо любовное приключение, а кроме этой мнимой альтернативы, ничего нет и быть не может. Ведь таким образом мы пытаемся представить сложное как совсем простое! Но если знаешь, как трудно бывает с людьми, испытал на собственной шкуре, но все-таки цепляешься за отжившую схему, то как раз такое поведение можно назвать лицемерным. И тот, кто сам подавил в себе душевные движения, которые плохо укладывались в привычную схему, где только брак или только любовная интрижка, должен понимать, как трудно порой дать однозначную характеристику отношений между мужчиной и женщиной. Но тогда почему вас так возмущает, что мне позвонила молодая девушка?

Она ничего не ответила.

— Допустим, — продолжал я, — допустим, мне нужно было набраться оптимизма, и допустим, та девушка для этого подходит. Скверно в данном случае только то, что человек тут является просто средством для достижения определенной цели, вроде бутылки водки, из которой, да еще вполне законным образом, черпают оптимизм отнюдь не только зрелые мужчины. Далее, предположим, что некоего холодного рационалиста, для которого действительно существовали только так называемые чувства, одна из этих молодых девчонок невольно ткнула носом в то, что не все наши жизненные успехи делают нас душевно богаче; предположим, что он совершенно не представлял себе, сколько надежд жизнь вдруг может пробудить в человеке хотя бы для того, чтобы надежды его собственной жены стали реальностью. Предположим, наконец, что он не только воспринимает жизненные импульсы, но и способен их излучать, в таком случае я уж и вовсе не понимаю, что в этой истории плохого. А насчет лицемерия, то разве я говорил когда-нибудь, что не вижу в этой девушке девушку и не чувствую себя рядом с ней мужчиной?

Эта фраза вырвалась у меня невольно, и я сразу ощутил в ней не нужный никому из нас вызов. Но я устоял перед искушением смягчить сказанное и замолчал.

Она слушала, немного склонившись в кресле, быть может в задумчивости, и, когда я произнес последние слова, выпрямилась, посмотрела на меня теперь уже без злости и волнения, скорее спокойно и испытующе.

— А скажите, правда, — спросила она, — я сужу по вашим словам, что вы сегодня впервые посмотрели на свою бывшую ассистентку как на женщину и почувствовали себя рядом с ней мужчиной?

— Скажем лучше так, — ответил я, — сегодня днем я вдруг осознал, что моя прежняя оценка и отношение к вам были весьма ограниченными.

Она все еще испытующе смотрела на меня, но теперь уже более весело:

— Рассказать, раскрыться… — произнесла она. — Допустим, я рассуждала бы так же, как вы, и еще несколько лет назад сказала бы все, раскрылась, разве ваше отношение стало бы от этого «менее ограниченным»?

— Трудно сказать, — ответил я. — Не будем обманывать друг друга! В каждый момент времени мы представляем собой некую сумму нашей предшествующей жизни и возможностей, которых мы в себе не предполагали и которые вытекают из нашего прошлого. Быть может, тогда мне чего-то еще не хватало, чего-то главного, может, беспокойства, которое заставляет меня в последнее время все чаще и чаще сомневаться в самом себе. Быть может, я испугался бы и побежал искать совета у Боскова. В любом случае после этого невозможной была бы ситуация, когда я одновременно знал вас и ваши жизненные обстоятельства и не знал, не говоря уж о том, что вы углубили бы мое понимание человеческих проблем.

Слушая меня, она покачивала головой и, когда я кончил говорить, произнесла:

— А может, я подавила это в себе вовсе не из гордости и не от силы воли, а из неосознанной боязни снова попасть в банальную историю и потом опять очнуться от сознания, что все было ложно.

— Нет, — возразил я, — вы на себя наговариваете! Вы не тот человек, который может дважды совершить одну и ту же ошибку.

Я поднялся, мне нужно было идти. Она вышла проводить меня.

— Не знаю, — сказал я, уже стоя в пальто, — что бы тогда было, и, наверное, нет смысла больше поднимать этот вопрос. Важно, что вы помогли мне сегодня обнаружить в себе ряд черт, которые вы совершенно справедливо подвергаете критике. Во многом, или почти во всем, что из вас вылилось, есть доля истины! Но никто не учил меня вдумчиво относиться к людям, которые меня окружают! Поэтому я, например, никогда не задумывался над тем, трудно ли вам повышать свою квалификацию. Я из лучших побуждений выполнял директивы, требующие повышать квалификацию сотрудника. Я просто не знал тогда, что директива имеет другую, человеческую сторону. Но ведь человек может меняться, по крайней мере в моем еще возрасте!