Дитер Нолль - Киппенберг

Ланквиц поднимает рюмку, Кортнер тоже.

— За удачу, господин профессор! За успешный исход!

— Н-да, — произносит Ланквиц, — к сожалению, мой зять очень торопился и вернется лишь в понедельник. Я не хотел бы тем не менее выпускать из поля зрения ход работы.

— Видите ли, господин профессор, — Кортнер вертит рюмку с коньяком и продолжает так же задумчиво, с вопросительной интонацией, — вы еще в среду распорядились, чтобы после окончания этой экстраординарной работы испытанная структура нашего института… — Он с видимым удовольствием отпивает глоток: — Прекрасный коньяк, господин профессор, очень благотворно действует даже на меня, желудочника!

— Эта структура, — говорит Ланквиц, — соответствует нашему особому статуту. Разрушение ее не будет способствовать плодотворным исследованиям.

— Совершенно с вами согласен, господин профессор, — заверяет Кортнер. — Если я вас правильно понимаю, вы весьма заинтересованы в том, чтобы как можно скорее завершить разработку этого метода.

— В конечном итоге ответственность лежит на мне, — отвечает Ланквиц. — Поэтому я вынужден прислушиваться к мнению разных специалистов. Не могли бы вы ясно и четко проинформировать меня о том, как, на ваш взгляд, продвигается работа?

— В качестве вашего заместителя, — говорит Кортнер, — я разделяю вместе с вами ответственность за институт. Могу ли я говорить совершенно откровенно?

— Я прошу вас об этом, — решительно произносит Ланквиц.

— Я в курсе дела, — говорит Кортнер, — и не пожалел времени на то, чтобы принять участие в рабочем совещании, которое проходило в новом здании. Сегодня рано утром я был в машинном зале. — Кортнер преданно смотрит Ланквицу в глаза. — Трудно сказать, чем кончится это в высшей степени сложное дело. Рабочая группа Киппенберга, несомненно, сильна в научном отношении! Не надо переоценивать трудностей, которые сразу же возникли. Это относится и к некоторым разногласиям по принципиальным вопросам. Споры в таком разнородном коллективе естественны, вряд ли они носят личный характер.

Ланквиц сидит теперь молча, выпрямившись в кресле.

— Нельзя также не учитывать, — продолжает Кортнер, — что они не придерживаются наших проверенных методов исследований. У них возникли уже сомнения в правильности их методики.

— Уточните, пожалуйста! — произносит Ланквиц.

— Например, коллега Киппенберг сказал сегодня утром своим сотрудникам: «Разве мы в состоянии навести мосты, которые свяжут научные исследования с требованиями практической жизни? Оказалось, ни черта мы не в состоянии».

Ланквиц сидит неподвижно.

— Вот они, эти сомнения, господин профессор. Вы же знаете вашего зятя. Это критика, конечно, и в собственный адрес, а не только в адрес самых его способных сотрудников.

Ланквиц все еще сидит не шевелясь.

— Например, в адрес доктора Харры, — продолжает Кортнер, — и грубоватый тон вроде: пыжишься много, а толку чуть — еще ни о чем не говорит, этот способ общения считается у них самым продуктивным.

— Вот как, — произносит Ланквиц бесстрастно, — кто же это сказал?

— Ваш зять доктору Харре, — отвечает Кортнер. — Но я не придавал бы этому особого значения, Ведь ваш зять был очень взволнован, просто вне себя. И я могу ему посочувствовать, господин профессор. Он так мучается с разработкой этого метода, а компьютер в первую же ночь подводит его. А он целиком и полностью положился на «Роботрон»! Харра и Леман просидели всю ночь на ЭВМ, ведь связь химии с математикой — проблема достаточно сложная. И все же, господин профессор, нужно видеть не одни только трудности! По моим ощущениям, ситуация еще не ясная.

— Ощущения ощущениями, — говорит Ланквиц. — Но вы не хуже меня знаете, что они не являются критерием для принятия далеко идущих решений.

— Знаю, знаю, господин профессор, — соглашается Кортнер. — Но я, быть может, даже вопреки разуму настроен оптимистически. Конечно, я оцениваю ситуацию, не чувствуя ответственности за нее. Наверное, я думал бы иначе, если б ощущал на своих плечах груз той непомерной ответственности, который несете вы. Один только вопрос о финансировании. Ведь нам отпускаются средства на определенные цели. И если бы мне пришлось решать вопрос о том, чтобы расходовать государственные деньги не по назначению… При одной этой мысли у меня в глазах темнеет, господин профессор. Я бы не смог. Я бы чувствовал себя одной ногой за решеткой. С законом ведь не шутят! Только человек вашего ранга, господин профессор, может взять на себя такую ответственность. И мне кажется, господин профессор, что тут возникает принципиальный вопрос.

Темные глаза Ланквица пристально глядят из-под кустистых бровей на Кортнера. Он выходит из оцепенения, берет пузатую бутылку и вновь разливает в рюмки коньяк.

— Спасибо, господин профессор, — произносит Кортнер. — Так вот принципиальный вопрос! Он меня очень занимает. Это вопрос об ответственности ученого перед обществом. Ведь вы, господин профессор, должны принять решение, которое никто другой за вас не примет. Но можете ли вы, кроме ваших нелегких обязанностей ученого и директора института, взвалить на себя ответственность за решение проблемы чисто технологической? Ваш институт, господин профессор, предложил совершенно новый метод синтеза важного лекарственного препарата, что является настоящим открытием. Я бы ни одного дня, — Кортнер говорит теперь с нажимом, — ни одного часа не колебался, господин профессор, и передал это важное открытие в вышестоящую инстанцию! Я знаю, что вы хотите сказать, господин профессор. Вам неудобно подчеркивать значение этого достижения. Поэтому я позволил себе набросать проект письма… — Кортнер роется в своей папке.

Ланквиц отпивает глоток коньяка, встает и пересаживается за стол.

Кортнер продолжает:

— С вашего разрешения я продиктую сейчас эту бумагу. Вы ее подпишите, а я сегодня же доставлю в министерство! Только… — теперь у Кортнера вид озабоченный, — не поймите меня неправильно, господин профессор. Вы знаете, как высоко я ценю фрейлейн Зелигер, но у каждого человека есть свои слабости. А все это дело требует секретности…

Кортнер обрывает себя, потому что видит на лице у своего шефа выражение, которое никак не может истолковать. Но Ланквиц уже произносит чуть хрипловато:

— Понимаю. Кого вы предлагаете?

— У меня есть сотрудница, — говорит Кортнер. — Я могу поручиться за ее сдержанность. А закрытых материалов она не увидит. Вы согласны?

Ланквиц согласен.

— Ввиду моего решения, — говорит он, — передать в министерство с целью использования в промышленности работу Харры, являющуюся на сегодняшний день темой наших исследований, необходимо продумать организационные вопросы. Вы знаете, что мой… что доктор Киппенберг обладает в рамках рабочей группы широкими полномочиями…