Роман Солнцев - Восторженный беглец

Если его переманили — при чем тут "не бережет кадры"?!

— Нет, нет, — сказал я. — Он в тайге…

— В тайге! Вот вы работаете с Иваном Игнатьевичем, я его уважаю, большой ученый… вы же на месте сидите, бывает, что сутками… в вас чувство долга… так подействуйте на Иванова! Разве можно было к защите готовить одновременно три — повторяю, три! — кандидатские! Говорит: "Я вообще-то хотел семь… разные аспекты одного вопроса, oт биохимии до социологии популяций… да уж ладно". А по закону мы можем только одну! Он так небрежно: выбирайте, которая больше нравится. Я ему: а вам? А он: мне они как ручейки, что текут через неведомый лес к одной неведомой реке жизни! Чушь! Реклама! — Утешев, видимо, уже не мог не выговориться. — Мысль может быть одна! И лучше, если она работает на дело! Происхождение жизни! Дарвин двадцать первого века!..

И чем больше он ругал Костю Иванова, тем глубже я убеждался, что Костя Иванов действительно талантливый человек, попытавшийся замахнуться на нечто грандиозное, и что если бы он сейчас где-то спился, сгинул, Утешев был бы рад, во всяком случае, более рад, нежели бы узнал, что в эти дни Костя Иванов преспокойно сидит и работает в Новосибирске, где решаются вопросы о высоких научных степенях и где могут запомнить и принять к сведению эту страшную фразу "Не бережет кадры".

И еще я понял, что я — ноль. Маленькое старательное ничтожество. Потому что мне и в голову не приходило поднять глаза выше очевидностей.

Я вышел на яркий свет безумного золотого осеннего дня и, грохнув об асфальт, вдребезги разбил коралловую ветку. Мы крестьяне. Нам это ни к чему.

И был день, и была дорога к дому…

Когда я приезжал сюда в последний раз? Года три назад. С Таней и Мишкой. Помню, брат Михаил увидел моего подросшего сына. "Тезка! — заорал он, вскидывая красными ручищами семиклассника вверх, как ребенка. — Мослы-то! Мослы! Прямо велосипед!" А Таня испытующе посмотрела на меня — ты бы вот так смог?! Я тоже поднял, в ту же минуту, своего сына. Тяжелый, конечно. Да и зачем поднимать. Не маленький же!

Мы с братом пилили и кололи дрова — тут возле каждого дома высились горы темных неошкуренных бревен, выловленных из моря. Государство не то что не было против — наоборот, поощряло деньгами тот промысел, потому что ниже по течению — нежная, хрупкая плотина с перепадом воды сто десять метров…

Намахавшись колуном по очереди, мы потом пили замечательное пиво из райцентра, не хуже чешского (говорят, оборудование привезли из ЧССР). Заедали вяленой сорожкой, которой у Михаила было больше, чем щепы во дворе. Как и во времена отца, на заборах. на воротах клетей сохли ядовито-зеленые импортные и черные наши сети. Когда они просыхали, их скидывал ветер, и в них попадались куры. Михаил курил, по привычке, перенятой от отца, взяв папиросу и кулак, словно бы для того, чтобы согреться, и расспрашивал меня про успехи в науке. А какие у меня успехи…

А мама с Таней ходила на море полоскать белье. Море цвело. На колонке же вода была желтоватой. Председатель колхоза Поленов обещал, что скоро всю ржавчину из труб вынесет и вода станет прозрачной. "Не жалейте воды, бабы, — говорил он, — не экономьте!" Все было как всегда…

Мать болела, у нее от перца и соли, которые так обожал отец, до сих пор ныла печень, да еще от вечного стояния на ногах в магазине развился жестокий ревматизм. Она все время глотала какие-то желтые шарики. Таня, будучи человеком серьезным и беспокойным, решила проверить мамину аптечку, полезла в буфет и наткнулась на бесчисленное количество треснувших от времени таблеточек в целлофане, просыпавшихся порошков… "Господи! — поразилась Таня. — Это надо немедленно!.. Это яд!.. Их ни в коем случае!.." Мать с сожалением смотрела, как Таня закапывает лекарства на огороде. "Да че им сделается?! — не понимала мать. — Лежат и лежат". Таня, подняв палец, объяснила, что, если срок хранения истек, можно отравиться. "И вообще, — Таня перешла на шепот, — лекарства вредны! Вот мы, врачи, сами стараемся их не принимать…" И с той поры мать мне и письмах писала: "Печень болела вчера, попила воды сырой с медом — и как рукой сняло! Права твоя Таня, мы уж забыли народную медицину с этими переездами, хорошо хоть ученые люди помнят…"

Как она там?.. Не болеет?.. Вот и мост. Миновав поселок гидростроителей, — автобус выехал ка длинное, узкое, железное сооружение, перемахнувшее через Реку. Под нами бурлила вода. Слеза же, над головой, угрюмо высилась плотина, затмевая свет небес. Где-то там, под облаками, летят сейчас моторные лодки; может, и мой брат что-то ловит, матерясь, как отец, в рифму… Автобус миновал Реку, зарычал, затрясся, выбираясь из распадка вверх- туда, к новым поселкам, к высокой поверхности воды, оставляя за собой, внизу, старые устойчивые берега, старый задымленный город…

Тут, за плотиной, вся тайга была, конечно, порезана и переломана, чувствовались следы великого строительства. То можно было увидеть некое ржавое зубчатое колесо, размером с двухэтажный дом, вросшее в землю… то глаз угадывал среди бурелома отпавшие челюсти экскаватора. Там и сим торчали высоковольтные мачты, гудели огромные трансформаторные станции, размером с футбольное поле, отгороженные крашеными решетками. Дорога сразу стала уже, асфальт сняли, пошла щебенка, зачернели выбоины. По краям дороги замерли в нелепых позах трактора — то ли брошенные здесь в те громкие годы, а то ли изнемогшие нынче без бензина — наверняка у них тоже есть месячники экономии…

Наконец, наше новое село. Вот они, эти крашенные в желтую и зеленую краску стандартные дома из бруса. Наличники грубые, квадратные (резать по дереву уже не умеем), но прихотливо разрисованные. как на детских картинках.

И все-таки это деревня. В переулках среди крапивы пламенеет нежно-розовый иван-чай. жужжат пчелы. Переходят дорогу белые гуси, вожак шипит грозно, как автоген. Изгибаясь в воздухе, летит паутина, словно в истоме потягивается невидимая красавица. А может, все эти паутинки — всего лишь очертания каких-то огромных невидимых существ на земле? Дует теплый, почти горячий к вечеру ветер. Он пахнет зеленым, зацветшим морем и полынью.

А вот и мой отчий дом — новый, подаренный государством, взамен того, затопленного, — с волнистой шиферной крышей, с палисадником, полним белых астр. За воротами, во дворе, вижу кирпичное строение — три гола назад Мишка только начинал возводить, теперь дом почти готов. Красный и белый камень вперемешку, как шахматная доска. Правда, вместо крыши пока что одни ребра вокруг печной трубы. Но это дело недолгое, я помогу. Хотя ничего не умею…

Сейчас выскочат навстречу: почему один? Что хоть сына не привез?.. Но никто не вышел на крыльцо. Наверное, взрослые на работе, а племянница Олька в детском саду.