Тадеуш Бреза - Валтасаров пир. Лабиринт

Вот она, пятая улица. Иоанна свернула направо. Нашла нужный номер, сверилась с бумажкой — сходится. Только самого дома нет. Но оказалось не так. Пройдя во второй двор, Иоанна увидела другое, уцелевшее строение. При свете спички отыскала звонок. На каждой двери их было по два, по три. На лестнице темень, хоть глаз выколи, окна забиты фанерой.

— Пан Уриашевич здесь живет?

— Нет!

Через минуту, когда глаза привыкли к темноте, Иоанна увидела перед собой дядю Конрада.

— Нет! — повторил он. — Здесь проживает гражданин Уриашевич.

— Это я, Иоанна. Дядя, вы, наверно, не узнали меня.

Тот не произнес ни слова, не предложил войти. Только отступил в сторону, как бы пропуская ее. Комната в конце коридора — большая, с высоким потолком — была вся заставлена мебелью. Он указал Иоанне на кресло. А когда протянул ей сигареты, Иоанну неприятно поразили его глаза. Один — закрытый черной повязкой, второй — холодный, умный, испытующий.

— Я читал в газетах, что ты собираешься остаться в Польше.

— Да, собираюсь.

Она повторила ему, что уже говорила в интервью. Что хочет поделиться своим опытом с коллегами на родине.

— Гм. И сама тоже будешь танцевать?

Иоанна рассмеялась резким, гортанным смехом.

— Посчитайте, дядя, сколько мне лет! — Она была моложе Ванды, но и ей было уже около сорока. — Можете не волноваться! Балерины рано оставляют сцену. Я еще до войны перестала танцевать.

По его лицу было видно: старается сосчитать, сколько ей. Но это не входило в ее планы. Ей нужно только, чтобы он принял к сведению этот факт, а не раздумывал над ним.

— Начну преподавать. Может быть, открою балетную школу. А в театре… в театре роль моя сведется к тому, что балеты буду ставить.

Он терпеливо все выслушал. И критические замечания о польском балете, и в чем причины его упадка, и оценку отдельных талантов: польский балет всегда ими блистал.

— Если я правильно тебя понял, — заключил он, — ты пришла меня успокоить относительно твоих выступлений. Благодарю. Но если ты переменишь свое решение, не считай себя ничем связанной. Пожалуйста, танцуй. Танцуй открыто, как в Париже. И можешь не приходить и не объяснять, почему ты не сдержала слово. Вообще я освобождаю тебя от родственного долга навещать меня.

Он был еще неприятнее, чем представлялось ей по воспоминаниям. Нетерпимое, враждебное отношение ко всему, о чем ни заходила речь, вывело ее из равновесия. Но она сделала над собой усилие.

— Нет, дядя, вы ошиблись! Я к вам с просьбой пришла.

Не давая сказать, в чем же просьба, он перебил:

— Единственное, что я могу для тебя сделать, это избавить от унижения.

— Не понимаю.

— Получать отказ, по-моему, унизительно. А я всем отказываю, всем подряд, кто только ни просит меня о протекции в расчете на мои политические связи и служебное положение.

Иоанна засмеялась было, но тотчас смолкла. Мысль о просьбе, которая привела ее к дяде, не настраивала на веселый лад.

— Нет, нет, — сказала она тихо. — Я хотела попросить вас совсем о другом.

Но стоило ей заговорить, как уверенность покинула ее. Запинаясь на каждом слове, кое-как изложила она главное: ей кажется, пора уже родным с ней помириться. Столько лет прошло, из близких мало кто в живых остался, все переменилось. Мать с сестрами могли бы уже предать забвению ее опрометчивый шаг.

— И ты считаешь, я могу быть в этом деле посредником?

Да, она так считала. Он ничего не ответил. Только посмотрел в ее сторону. Иоанне показалось, что он глядит сквозь нее на какой-то неведомый предмет.

— Счастья этот шаг мне не принес! — прибавила она.

— Слышал. Кажется, и следующие шаги тоже?

Она покраснела. На глаза у нее навернулись слезы. Она достала носовой платок. Трудно было понять, заметил ли он, какое впечатление произвели его слова на Иоанну. Но бесстрастный тон рассеял все ее иллюзии.

— Мое вмешательство только еще больше осложнило бы твои отношения с семьей, — промолвил он и встал, давая понять, что разговор окончен.

Иоанна попрощалась. В коридоре он приостановился и показал на многочисленные визитные карточки на дверях.

— Теснота обязывает соблюдать определенные правила, иначе жизнь в этой квартире стала бы сущим адом. Гостей, в частности, мы почти не принимаем. Прощай!

Выйдя на улицу, Иоанна была приятно поражена. Но чем? Она и сама не знала. Только спустя минуту сообразила, что ее удивили свет и солнце. Было еще рано, но после визита к дяде естественней было бы очутиться в ночной темноте и мраке.

Доехав на такси до Банковской площади, она пешком пошла к Старому городу, где, как ей помнилось, был костел, куда они ходили с матерью. Здесь, поблизости от их прежнего дома, ориентироваться стало легче. Она ускорила шаг. Было пустынно, вокруг громоздились развалины. Иоанна нервничала, издали всматриваясь в женщин и каждую принимая за ту, которую не хотела бы встретить.

Костел оказался заперт. Иоанна обошла его кругом. Он уцелел, но война не пощадила и его. В ограде, где прежде росли деревья, валялись перевернутые надгробья, куски стен — обломки соседних домов, листы жести. Иоанна еще раз подергала за дверную ручку.

— Вам кого?

— Я хотела бы узнать, где живет ксендз Завичинский?

— Вон там!

Старичок, заговоривший с нею, по виду нищий, показал дом на другой улице. Между этим домом и костелом все было разрушено. Иоанна пошла было напрямик, но нищий остановил ее.

— Так вы не пройдете.

И вызвался ее проводить. Дорогой он рассказал, что просит возле костела милостыню и ксендз ему покровительствует, он ведь ни на шаг от костела не отходит, сторожит его от воров.

— Тяжелые времена! — Он покачал головой. — Ксендз наш молится о ниспослании перемен. Может, услышит господь его молитвы. Он — святой человек.

Она ни за что не узнала бы ксендза. Зато он узнал ее сразу. Маленький, седенький, он погладил ее по голове, когда она склонилась к его руке.

— Вы узнали меня?

Иоанна была приятно удивлена.

— Узнал, узнал! А как ваша фамилия?

Знакомые черты не ассоциировались у него ни с какими определенными воспоминаниями.

— Уриашевич Иоанна, та, что…

Теперь он действительно узнал ее и сразу принял неприступный вид.

— С нами его святая воля! Откуда вы здесь? Приехали или как? — задавал он вопросы, чтобы прийти в себя.

Иоанне показалось странным, что он не знает о ее приезде.

— Об этом во всех газетах писали.

Пресса уже давно не проявляла интереса к ее особе, и заметки в варшавских газетах произвели на нее впечатление.

— Проглядел! — признался ксендз.

На самом деле он просто читал только один лишь «Церковный вестник», а там о балеринах не писали. Но ксендз был так потрясен, увидев Иоанну, что ему даже не пришло это в голову.