Алан Черчесов - Венок на могилу ветра

К двадцати пяти годам он так и не позволил ей понять, способна ли она любить, а потому его познание женщины ограничилось лишь ее телом, податливым и мягким, как обман, из которого можно было выбраться почти без потерь, если довериться буйному бесчинству плоти, а не надменности разума.

Он хорошо помнил тот дождь, когда, застигнутый в лесу с вязанкой хвороста, вышел по разбитой в грязь тропе к опушке, пересек ее, топча пузыри и почерневшие стебли травы, сквозь серую пелену воды и, оскальзываясь на подъеме, срезая пятками коричневую глину (попутно замечая краем глаза, как желтеют оставляемые за спиной следы), снова углубился в чащу и с четверть часа продирался по ней к реке, пока не понял вдруг, что заплутал. Сбросив с плеч хворост и с трудом переводя дух, он смотрел за тем, как играет ветвями рухнувший на лес дождь, превращая его в покорного свидетеля своего громкого, неоспоримого могущества. Примолкший птичьими голосами, расчерченный на ручьи и прибитый водой к поредевшим кустам, лес преобразился. Словно мокрая дворняга посреди бескрайней лужи, отнявшей у нее не только лапы, но и кураж, он смиренно ждал, когда смилостивится наконец гроза и разрешит ему отряхнуться первым же ласковым ветром. Пока же вода неистовствовала, смывая тени и полуденный свет, и наполняла воздух обманчивыми сумерками. Прилипшая к телу одежда, смешавшись с потом, теснила движения. Раздевшись почти донага, Алан выбрал крону пошире и прислонился к стволу. Через миг он почувствовал между лопатками странное жжение, словно его лизнула теплом щепотка огня. Невольно отпрянув, он поднял глаза и прочитал на коре искрящуюся строку протекшего меда. Блестящая полоска, расплескав впопыхах две издохших пчелы, вела к большому дуплу и там застывала, сложившись внутри вязкой сладостью. Попробовав мед на язык, он запил его водой с подвернувшегося листа и ощутил на губах чуть тревожный вкус радости. Поискав взглядом вокруг, увидел мелкие лунки следов, уводящие в чащу. Поразмыслив с минуту, принял вызов и, подстегиваемый вконец разнуздавшимся дождем, решительно двинулся навстречу ожидавшему его приключению. Отметив про себя странное поведение сердца, стучавшего взбу-дораженно и неровно и вместе с тем с каждым шагом, словно бы отстраняясь, погружавшегося в равнодушие гулкого сна, он одолел расстояние в полсотни шагов и тут услышал на себе искомый взгляд. Теперь он ясно ощущал себя охотником, вооруженным не ружьем или кинжалом, не изобретательностью присущего ловцу коварства, а — ведомым лишь хмелящим риском да первобытной похотью самца, почуявшего самку. И, пока дождь без устали насиловал лес, сам он, смежив брови и смахивая с глаз липкое водное семя, внимательно изучал поникшие листвой деревья. Когда ствол одного из них на миг испачкался тканью, он бросился туда, ломая ветви, и настиг добычу уже в следующую секунду. Упав в лужу, они свирепо боролись, превратившись в двух сильных зверей, и наслаждение от этой борьбы было таким же, как от убийства, когда не подвели ни меткость, ни ружье, ни крепкая рука. Он был охотником и зверем в этот миг, благословляемый дождем и раззадоренный строптивостью извивавшейся под ним в грязи и в кровь царапавшейся жертвы, в черных зрачках которой ничего как будто от жертвы и не было, а был лишь тоже голодный неистовый зверь, на глазах превращавшийся в жадную самку, а когда он ее победил, раздался торжествующий утробный клич, но только сам он к нему не имел отношения, сам он глухо стонал, застигнутый врасплох мгновенным наслаждением, которое было больше, пронзительнее, смелее наслаждения охотника, уцелившего удачу. Стремительность наступившей развязки ошеломляла и отнимала цену у того, что было до и будет после этого дождя.

Впервые познав женское тело, он понимал, что женщиною овладел: она лежала под ним, широко расставив мокрые ноги, безразличная к миру и времени. Сосредоточенно-слепое лицо ее выражало крайнюю степень внимания. Она слушала свое нутро, закрыв глаза и не дыша, словно пыталась не то внять шепоту торжествующего греха, не то постичь вдруг снизошедшее с небес откровение. Молодое лицо, молодая плоть, обмякшая и навзничь покоренная, белая грудь, блестящая от грязи и дождя, переполненная восторгом до самых набухших почками лилово-красных сосков. Разбросанные руки с черным лоном подмышек, дрожащие пальцы на размокшей земле. Сиротливость волос, подобранных мелким потоком. И грязное-грязное платье. Оно валялось в стороне, скомканное и изуродованное схваткой, тщетно силясь напомнить о предстоящем стыде. Рядом, множа глазницы луж, лежали черепки разбитого кувшина, роняя в воду легкие камешки янтаря. Капля меда, приютившая желтый сколок померкшего света, укрылась в ложбинке у шеи. Он коснулся ее языком, осторожно поднял губами и почувствовал, что девушка открыла глаза. Молодое лицо, отчаянно-смелое, родом из этого ливня. Молодая, опять пробуждающаяся плоть. Ускользающая от чутких пальцев взгляда мокрая кожа. Распахнутые бедра и упрямая, твердеющая грудь. Всполохи дальних зарниц и едва заметный шорох уходящего грома… Желание в нем быстро взрослело, обретая трезвость движений и вызревая в первые плоды заветного опыта. Закусив губу, девушка вновь зажглась взглядом и ответила ему буйной страстью, похожей на ненависть. Схватив его лицо руками, она не отпускала его ни на миг из-под своих налившихся бешенством глаз. Дождь хлестал его по спине, проливаясь ей на шею и грудь дорожками сумерек. Под его пальцами уплывала в пропасть земля, расползаясь множеством ручейков, неудержимых на ощупь, скользких временем и подвижных песком, в который она начинала крошиться, отлипая от свежего месива глины. Девушка торопилась, и он подчинялся ее прозорливой, знающей воле, постепенно забывая о земле, воде и боли в ладонях, израненных зубами вонзившихся камней. Потом он забыл обо всем, включая себя и крошечный шрам на ее переносице, но тут же почти, будто по волшебству, собрал все это в кулак своих обнажившихся чувств, все равно как грязную жижу, которую ловили его руки, пока он пытался спастись, удержаться в этом дожде, но что-то сверкнуло в нем полетом, вытянулось в струну, обратилось в огненный шар и, пролившись расплавленной бронзой, поразило судорогой лежащее тело под ним. Девушка дернулась, заскрежетала зубами, крепко прижала его к себе, впилась в него поцелуем, укусила в язык, толчком распрямила колени и растворилась в дожде. Веки были плотно прикрыты, дыхание спряталось и только влажная темная тень между рядами приоткрытых зубов украдкой что-то искала в невнятном провале рта. Почувствовав, что отторгнут, он вышел из нее, перевернулся на спину и стал смотреть ей сбоку в лицо. Дождь вдруг споткнулся и присмирел, перейдя на тихий ласковый шепот. Земля тут же ответила холодом, и он встал, передумал поднимать ее платье и вместо этого сходил за своей одеждой туда, где мог наконец без помех улыбнуться.