Светлана Замлелова - Исход

– Итак, – сказал капитан, когда все снова расселись вокруг стола, – кто решил покинуть “Княгиню Ольгу” и отправиться со штурманом Бреевым к мысу Флора, пусть поднимет руку.

Одна за другой стали подниматься руки, и я насчитала четырнадцать человек. Тут я заметила, что капитан внимательно и даже испытующе смотрит на меня, словно бы хочет что-то сказать. Однако он промолчал и отвёл глаза.

– Итак, – сказал он, – четырнадцать человек покидают судно. Остаются – девять. Я обещал не чинить препятствий и не буду этого делать. Но считаю долгом своим сказать: времени на сборы остаётся не так уж много. Посему советую – приказывать я уже не могу – немедленно начинать сборы. Чем раньше вы отправитесь в путь, тем лучше и безопаснее. Штурман собирается делать каяки, но я советую уходящим взять вместо каяков вельбот. Считаю, что это надёжнее и безопаснее каяков, незащищённых от моржей, да и просто могущих дать течь. Впрочем, окончательное решение за вами. И напоминаю: сегодняшнее… э-э-э… вотирование не есть приговор. И если кто-то передумает, переменит своё решение в ту или другую сторону, я, учитывая все сложившиеся обстоятельства, возражать не стану. У каждого есть ещё время передумать. Кто решил уйти, может остаться, кто решил остаться, может уйти, если пожелает… Это всё, что я хотел сказать.

– Должен поблагодарить вас, капитан, – отозвался штурман. – Но сразу хочу дать свои разъяснения в отношении вельбота. Нам предстоит пройти немалое расстояние по льду, преодолевая торосы и ропаки, волоча за собой нагруженные провиантом нарты. И одно дело – уложить поверх нарт лёгкие каяки, но совсем другое – вельбот, который вместе с нартами мы едва ли сдвинем с места. Не говоря уже о преодолении ропаков. В результате скорость нашего продвижения снизится в разы, и до места мы доберёмся значительно позже, чем я планирую. Поэтому я не потащу на себе вельбот, а всем, кто решил идти со мной, стоит подумать об изготовлении каяка. Из расчёта на два-три человека. Если кто-то захочет тащить на себе вельбот, я возражать не стану, но и ждать в пути, понятно, также не стану.

Тут он умолк, а я тем временем посмотрела на капитана, который был явно недоволен тем, что штурман и здесь настаивает на своём. Но капитан сдержался. Тут началось обсуждение провизии – чего и сколько остающиеся могут выделить уходящим. Потом ещё долго обсуждали, какие именно материалы стоит использовать для нарт и каяков. И наконец разошлись. Меня же капитан попросил задержаться для важного разговора, и когда мы остались вдвоём, он сказал:

– Ольга Александровна, я прошу вас понять меня верно и прошу… э-э-э… прошу не затягивать этот разговор. То есть… я хочу сказать… одним словом…

Тут я поняла, что он хочет и что не решается выговорить.

– Вы хотите, чтобы я покинула “Княгиню Ольгу” вместе со штурманом?

Он посмотрел на меня с благодарностью и сказал:

– Да!

– Но я считаю, что мой уход был бы равнозначен бегству…

– Нет, Ольга Александровна, поймите: я прошу вас уйти, потому что считаю, что ваш уход… уход, слышите? Не бегство!.. Так вот, я считаю, что так будет лучше для всех: и для вас, и для тех, кто останется. Я не могу уйти – это значило бы для меня позор, моя задача добраться до полюса, и я до последнего буду стремиться к её выполнению. Иначе, повторюсь, меня ожидает позор…

– А как же Шпицберген?.. – спросила я.

– Видите ли, я действительно не оставляю надежды выйти к лету на чистую воду. Мы сможем зайти на Шпицберген и сделать там передышку, после чего предпримем новую попытку достичь полюса. Но в нынешних условиях я не хочу настаивать, чтобы команда оставалась со мной. И прошу вас, поймите: мне будет легче и проще, если вы уйдёте. До лета ещё далеко, а трудностей впереди немало. Сохранить жизнь, уйдя со штурманом, у вас намного больше шансов, нежели на шхуне. И ещё. Чем меньше нас останется, тем проще будет продержаться, тем выше вероятность, что мы дотянем до освобождения шхуны у берегов Шпицбергена или Гренландии. Поймите, Ольга Александровна!.. И очень прошу вас: не настаивайте.

Он смотрел на меня с мольбой и даже взял за руку. И поскольку впервые меня изгоняли так вежливо и даже галантно, я не смогла отказаться.

– Хорошо, Георгий Георгиевич, – вздохнула я. – Но что, если штурман…

– Нет, что вы! – заверил капитан. – Он же сказал, что не станет возражать…

В тот же день за обедом ко мне обратился штурман:

– Это правда, Ольга Александровна, что и вы намереваетесь покинуть “Княгиню Ольгу”?

В другое время он нарочно бы задал этот вопрос, чтобы полюбоваться, как я краснею, и отпустить по этому поводу очередную остроту. Но при свете медвежьих коптилок цвет лица не виден.

– Да, – ответила я. – Если, конечно, вы не станете возражать…

– Когда я говорил, что ни одна кандидатура не встретит моего возражения, то имел в виду и вас.

– Благодарю вас, – ответила я.

Но и тут не обошлось без шуточек. Музалевский просто счёл своим долгом объявить, что идти теперь будет легче, ветер будет дуть в спину и прочее в том же роде. К счастью, продолжалось это недолго, потому что все теперь озабочены предстоящим походом и думают, что брать и чего не брать с собой. Те, кто остаётся, тоже думают и всё время советуют.

Итак, как говорит наш капитан, решено, что мы должны делать каяки, нарты, подготовить одежду, обувь, провизию и письма.

Не знаю, что думать. Не понимаю, что чувствую. Рада ли я или, напротив, опечалена? Хочу ли уйти или хочу остаться? Одно я знаю точно, и это удивляет: меня опять выгоняют. Но я как будто ждала этого и восприняла как должное, даже с некоторым удовлетворением.

Даже подготовка проходила в тяжёлых условиях. Но штурман сказал: тяжело в учении, легко в бою. Что такое переход по льду, я знаю по нашей экспедиции за плавником. Но это был короткий переход, прогулка. А сейчас нам предстоят недели, а то и месяцы пути по ропакам и торосам, через метели и майны. Поэтому я легко переношу сегодняшние тяготы и внушаю себе, что работа в трюме при -30° R облегчит нам переход, потому что, вспоминая об этой работе в походе, мы наверняка будем думать, что всё не так уж и плохо.

При свете медвежьих коптилок, из разобранных переборок, обшивки, обручей с бочек, ракс и даже столешницы делались остовы каяков, оплетались бечёвкой, а после обшивались парусиной. Руки у всех стыли, пальцы не гнулись, а кожа на руках трескалась. Игла едва ли не прилипала к пальцам на таком морозе и казалась раскалённой. Но все работали и не жаловались. И так изо дня в день. Сначала мы молча вживались в наше новое положение, но понемногу стали привыкать, и даже примерзающие к пальцам иглы перестали пугать нас. И скоро стали видны плоды трудов наших. Трюм начал заполняться каяками и нартами. Все мы повеселели, видя, как приближается день окончания каторжного труда. Вскоре каяки были выкрашены на кухне, а когда краска высохла, их спустили на воду недалеко от шхуны. Ни у кого не вызывало сомнений, что все без исключения каяки должны подвергнуться испытаниям. Вся команда занималась переброской их к воде – благо, полыньи образовались недалеко от “Княгини Ольги”. Штурман сам взялся испытать новые лодки, которые оказались вполне устойчивыми и, кажется, ни одна из них не дала течи. Капитан же, наблюдавший за испытаниями, в очередной раз высказался в том смысле, что возня с каяками – пустое дело, и гораздо разумнее взять с собой вельбот. Он почему-то уверен, что мыса Флора мы достигнем меньше, чем за месяц. Штурман, как только слышит про вельбот, приходит в ярость, из глаз его, того гляди, посыплются искры. И вот он красный, вытаращивший глаза, с трудом сдерживаясь, в который раз заводит песнь о том, что с вельботом мы не сдвинемся с места. Я уже заранее знаю всё, что они скажут друг другу. Капитан опять вспомнит про Делонга, а штурман скажет, что их было больше, весу у них было меньше, а сам Делонг не вышел живым из этого перехода, и шлюпка не спасла ему жизнь. Потом капитан выразит непонимание той тщательности, с которой мы готовимся к переходу. Ведь, по его убеждению, идти нам предстоит не так уж и долго. На что штурман возразит, что нас ждёт более, чем месячный переход. И они заспорят. Потом, наспорившись, капитан скажет, что напрасно они использовали столешницу и паруса. А штурман пробурчит, что если капитану так жалко столешницы, то напрасно он отпускал команду со шхуны, потому что сам штурман, уходя в одиночестве, вполне обошёлся бы обручами с бочек и шкурами. А уж если ему предстоит руководить переходом и брать под свою ответственность людей, он не имеет права быть плохо подготовленным.