Шэн Кэи - Красные туфельки

Хэ Лаоэр, колыхаясь огромным желеобразным телом, медленно проплыл через улицу, переулок и наконец добрался до своих дверей. Когда он доставал ключи, его настиг Фэн Ботао. Люди вновь заметили опасный блеск в глазах Фэн Ботао, и не только они, — обернувшийся Хэ Лаоэр тоже его увидел. Но не мог же он спросить: «Ты что, собираешься меня убить?»

— Так не пойдёт. Ты должен сыграть со мной ещё одну партию.

Фэн Ботао громко потряс шахматами в целлофановом мешке.

Окружающие поняли, что Хэ оказался в затруднении и пытался подобрать доводы, чтобы отказаться, но в итоге ему осталось лишь проявить великодушие победителя, и Фэн буквально втолкнул его в комнату.

Семеро жителей Цзюйцзючжэня были свидетелями, что в половине шестого вечера Фэн Ботао вошёл в квартиру вдовца Хэ Лаоэра, но никто не мог засвидетельствовать, когда он ушёл. Смерть Хэ Лаоэра обнаружилась в девять вечера. Пришедший за ним сослуживец-сменщик заметил в свете уличного фонаря длиннющую цепочку муравьёв, а следом почуял появившийся трупный запах. Хэ Лаоэр недвижно лежал, завалившись на кухонный стол, на голову его было наброшено белое полотенце. В центральной части оно пропиталось кровью и походило на японский флаг.

В одиннадцать вечера Фэн Ботао, также вдовец, потихоньку открывал противовзломную дверь в свою квартиру. В темноте ему почудилось множество пальцев, протянувшихся к нему, он было отпрянул, но ледяные пальцы одновременно бросились на него и вцепились в виски, грудь, лоб. Фэн невольно выронил сумку из рук.

Фэн Ботао объяснял, что покинул квартиру Хэ около шести вечера. Хэ проводил его до порога и, похлопывая по плечу, увещевал, мол, если не выигрываешь, то не стоит играть. А после шести Фэн, как обычно, отправился гулять в парк, и в этом состояло его уязвимое место.

Полицейский спросил:

— Кто-нибудь может подтвердить, что ты в то время был на прогулке?

— Я ни на кого не обращал внимания, голова у меня была забита шахматами.

— Ты всё время ходил в парке?

— Да.

— Сколько кругов сделал?

— Где-то один-два.

— Ладно, ты нам не заливай, там дорожку перекопали.

— Точно-точно, я же видел.

— Тогда говори, где её перекопали?

Фэн Ботао ответить не мог. В последующие четыре-пять дней в комнате для допросов он то принимал позу всадника на полусогнутых ногах, то делал петушиную стойку на одной ноге, ещё ему периодически не давали спать. Он слышал лишь требование: «Признавайся», которое, подобно снотворному, едва не сломило его по-мальчишески строптивое сердце, едва не загнало его на призрачные луга, покрытые золотистыми цветами. Но Фэн выдержал, он понимал, что минутная слабость равнозначна смерти.

На седьмой день допросов явился партсекретарь политико-юридического комитета Ли Яоцзюнь. Само собой разумеется, он сел на место следователя и приказал:

— Поднять голову.

Фэн медленно поднял голову, и на лоб ему упал луч света, пронзивший полуденный мрак. Он опустил голову и вновь услышал резкий оклик:

— Поднять голову!

Фэн попытался увернуться от пронзительного взгляда допрашивающего, но тщетно, он почувствовал себя обнажённой женщиной, за которой наблюдают и которая не может укрыться, сжавшись в комок. В момент, когда дрогнула его оборона, Фэн издал жуткий вопль, наручники, его ножные кандалы, суставы и стул заходили ходуном. В голове промелькнуло: «Приказывай, отец!»

Но секретарь Ли с лицом цвета меди продолжал лишь смотреть на Фэна, подобно льву, занёсшему лапу над головой добычи.

Фэн Ботао в конце концов позорно раскололся. Сначала он бормотал что-то невнятное, как скромник, которого пригласили в президиум. Но со второго захода голос у него прорезался. Фэн почувствовал, что секретарь Ли дюйм за дюймом отводит клинок своего взгляда, а затем тот совсем исчез и осталось лишь море любви. Воодушевившись, Фэн заявил:

— Это я убил Хэ Лаоэра, а ещё похитил из казны три тысячи юаней, а ещё украл у слепого гадателя сто с лишним юаней, а ещё…

В этот момент секретарь Ли, не поворачивая головы, вышел. Когда на своё место вернулся начальник уголовного розыска, Фэн Ботао скукожился, как выжатый лимон.

— Как ты убил Хэ Лаоэра?

— Просто взял и убил, кухонным ножом.

— Неправильно.

— Зарубил топором.

— Неправильно.

— Тогда палкой прибил.

— Ну, это ближе.

— Молотком, у меня был молоток.

— И как ты бил молотком?

— Я шарахнул его по лбу, и он свалился.

— Неправильно, подумай ещё.

— Да, улучив момент, я ударил его по затылку, и он свалился.

Начальник уголовного розыска казался Фэн Ботао капризным ребёнком, и он постарался удовлетворить все его желания, но в некоторых моментах удовлетворить полностью никак не получалось. Например, вот куда делись ключи от сейфа кредитного кооператива и орудие преступления? Фэн напряг фантазию и назвал множество мест, где те могли бы быть спрятаны, но поиски не увенчались успехом.

После полугода следственных передряг (признание — отказ от показаний — признание) Фэн Ботао был готов к смерти, но прежде него умер супруг добропорядочной Ли Силань. Когда этот мужчина в третий раз вернулся из Пекина и после нескольких попыток рукоблудия не добился желаемого результата, он сложил под поезд нижнюю часть своего тела. Освободившаяся от семейных уз Ли Силань встала на колени у входа в районную прокуратуру и засвидетельствовала, что с шести до девяти вечера двадцатого апреля Фэн Ботао был вместе с ней.

В районной прокуратуре как раз готовили гособвинение, и чем дольше писали, тем меньше оно клеилось. В итоге дело вместе с заявлением Ли Силань вернули в уезд, высказав четыре претензии: во-первых, мотивы преступления неубедительны; во-вторых, неясно местонахождение орудия преступления; в-третьих, изложение дела противоречиво; в-четвёртых, появилось свидетельство об алиби подозреваемого. Нельзя исключать, что преступление совершено иным лицом. Партсекретарь уездного политико-юридического комитета Ли Яоцзюнь со своими людьми тем же вечером разыскал Ли Силань. Он вытащил её заявление, а поверх положил пистолет.

— Чем вы занимались с Фэн Ботао с шести до девяти вечера двадцатого апреля?

— Ну, этим.

— Чем этим?

— Перепихивались.

— Как ты можешь помнить, что это было двадцатого апреля?

— У меня в тот день как раз закончились месячные, и я сделала отметку в календаре.

— За ложные показания сажают в тюрьму.

— Клянусь своей честью!

— Да какая у тебя, в задницу, честь?! Слушай, шлюха, мы уже почти завершили дело, а ты этому помешала. Да ты знаешь, что из-за тебя нас начальство вздуло?

Ли Силань не выдержала и от страха обмочилась. Ли Яоцзюнь приказал, чтобы её увели с глаз долой. Полицейские уволокли женщину, словно парализованную. Через неделю заточения у Ли Силань началась медвежья болезнь и её отпустили на поруки.