Шэн Кэи - Красные туфельки

— Как там тебя, какой смысл в этом знании? Это всего лишь единица измерения, нам важно знать только, сколько калорий человек должен усваивать в день, так как всё лишнее откладывается в жир, и всё!

— Сюй Цзямин! Меня зовут Сюй Цзямин! — Я ткнул большим пальцем себя в грудь, — Тогда позвольте спросить, учительница Тань Синь, сколько же калорий нужно потреблять в день?

— Э… — Она кусала губы, не зная, как нанести ответный удар. — У всех по-разному, но одно точно: тебе нужно калорий больше, чем простым людям.

— Примерно две тысячи калорий. Мужчинам требуется чуть больше, женщинам — чуть меньше, но отклонения не должны быть больше пятнадцати процентов. Ты только что съела почти тысячу калорий — для ужина это многовато.

Её подруга спросила меня:

— Это твоя специальность? Диетология?

Ответил мой друг:

— Говорил же вам, что он — гостиничный «мастер на все руки», с ним не нужен поиск в Байду. [25] Байду — китайская поисковая система в Интернете. — Он, подзадоривая, пошутил. — Не спорьте, приза ведь нет, берите вещи и пошли.

Тань Синь молча шла сзади, и даже в лифте был слышал скрежет её зубов.

На улице пошёл дождик, но у нас на всех было два зонта. Мой друг не собирался провожать их в общежитие, было похоже, что он, вернувшись домой, порвёт фото этой девушки. Ожидая такси, мы обменялись рукопожатиями, понимая, что встретились совершенно случайно, словно ряски на воде, и, сказав «до встречи», больше никогда не встретимся. Когда до меня и Тань Синь дошла очередь прощаться, она сердито произнесла:

— Ты победил, до свидания!

Какие у неё глаза! Я даже не сразу нашёлся, что ответить, едва не наклонился, чтобы поцеловать. В это время подъехало такси, мой друг пропустил их. Я забежал вперёд, открыл ей дверцу и, набравшись смелости, попросил номер телефона.

— Зачем? — изумилась она, словно я сказал что-то неслыханное.

— Потому что, — я обдумал причину — если у меня не будет твоего номера телефона, ты сейчас растворишься среди двадцати миллионов пекинцев и я не смогу найти тебя.

Кажется, мои слова тронули её, она велела подруге садиться в машину, а сама, придерживая дверцу, спросила:

— В Пекине живут двадцать миллионов человек? Так много?

В последний раз я видел свою мачеху Линь Ша девятого февраля, в пятидесятый день рождения Юй Лэ. Обычно в это время я не ездил домой, но этот год был особенным — судьбоносным. Я заранее послал ему эсэмэску о том, что уже отпросился в универе, выезжаю утренним поездом и уже в полдень буду дома. Через несколько минут он прислал ответ: «NO!» Он не хотел, чтобы я так спешил, ведь день рождения — это всего лишь ужин, и не стоит так тратиться на поездку. Я ответил: «Обычно ты не устраиваешь праздник, но сейчас, на пятидесятилетие, естественно, нужно всё организовать как следует». В следующем сообщении он мне трижды написал NO. Это был наш условный сигнал: троекратное повторение означало, что он всё решил, вопрос не обсуждается. Я ответил: «Хорошо! Позови тогда друзей, как следует поужинайте вместе!» Он написал: «ОК!»

Отчим не мог пользоваться телефоном, поэтому использовал лишь одну его функцию — СМС. Если говорить точнее, то он мог лишь читать иероглифы, набивать их он не умел. Казалось, что он намеренно отказывается — как ни учи, всё никак, я даже в сердцах называл его упрямцем из-за этого. Лишь потом я понял, что он не знал произношения иероглифов, поэтому они были для него безгласными символами. На клавиатуре не было иероглифа, обозначающего слово «нет», зато там были буквы N и О, нажал, отправил — и всё.

В тот день я всё-таки приехал и подарил мобильник, в котором можно было вручную вводить иероглифы. Глядя на его радость, я чувствовал подступающие слёзы. На языке жестов он сказал мне, чтоб я взял денег, когда поеду в Пекин, ведь из-за покупки телефона теперь мне может не хватить на жизнь. Я отказался, я собирался устроиться на подработку во втором полугодии, ведь на четвёртом курсе предполагалась практика. Отчим отрицательно замотал головой — мол, не надо практики, готовься поступать в магистратуру, чтобы уехать в Америку и получить степень магистра и доктора. Я ответил:

— Ты поддерживал меня почти двадцать лет, теперь моя очередь.

Отчим ответил, что у него есть деньги: раскладывая свой лоток с товаром, он зарабатывает в день несколько десятков юаней, и он не нуждается в том, чтобы такой сосунок, как я, оказывал ему материальную помощь. Он всё больше заводился, но я прервал его:

— Твой лоток с товаром ничем не отличается от того, как побираются инвалиды!

Он отвернулся и, не глядя на меня, сунул мне обратно коробку с телефоном, потом заперся на кухне и принялся жарить овощи.

Возможно, я задел его чувства, но мне не хотелось, чтобы человек, которого я называл отцом, круглый год, весной, летом, осенью и зимой, стоял на коленях на дороге, слева — табличка «Помогите глухонемому», справа — всякие мелкие товары по десять юаней. Несколько лет назад мой отчим заработал денег нечестным способом, и мы зажили хорошо. Но на него донесли, за полгода на уплату штрафов пришлось отдать всё имущество, отчим, как ни старался, не смог найти доносчика. Юй Лэ навсегда запомнил его лицо, этот человек сказал ему, что услуги массажного салона глухонемых некачественные, и если ему не вернут денег, то он на них донесёт. То же он повторил и в полицейском участке: массажный салон — грязное место, из-за них в городе нездоровая атмосфера.

Пока он два часа дулся на кухне и за это время приготовил много вкусной еды для меня, я не мог сдержать слёзы. Трогая подбородок, я сказал:

— Я зову тебя отцом и должен поддерживать тебя, не хочу, чтоб тебе было тяжело. Я не хочу, чтоб меня порицали за глаза, пока я учусь в Цинхуа.

Отчим поднял стакан, заставив меня замолчать и выпить ещё.

В тот день мы засиделись допоздна — выпили литр водки на двоих. Отчим выпил больше, и язык его развязался. В этом он был похож на обычных людей — после выпитого любил поговорить, излить душу. Я потом тоже напился и уже не видел, что он мне показывает, а, наоборот, громко спрашивал:

— Почему Линь Ша не пришла? Куда она пошла в день твоего пятидесятилетнего юбилея?

Он не слышал, лишь с силой хлопал меня по плечу, чтобы я внимательно рассмотрел, что он мне показывает:

— Как жить — это твоё дело, но ты обязательно должен воплотить в жизнь всё, что не получилось у меня! — Да, и на языке жестов можно изобразить восклицательный знак.

Лёг я лишь после того, как меня стошнило, и только поздней ночью вернулась Линь Ша. Она провела в доме для глухих пять лет, поэтому привыкла всё делать громко. Я услышал, как она в гостиной потопала ногами, прежде чем снять шпильки, затем приоткрыла дверь моей комнаты, взглянула на меня, а потом вернулась в их комнату. Я продолжал дремать, но они меня окончательно разбудили. Они спорили: через две двери можно было слышать, как Линь Ша, надрываясь, орала на отчима. Я сел на кровати, вслушался и сообразил, в чём было дело. Линь Ша в два часа вернулась домой, а подогретый алкоголем Юй Лэ захотел с ней переспать. Это нормально для семейной жизни, да к тому же был его день рождения. Однако затем произошло сразу несколько событий — у него ничего не получилось, да ещё от него разило перегаром, а он начал обвинять жену в отсутствии энтузиазма. Лежавшая под ним Линь Ша возмутилась до глубины души.