Шэн Кэи - Красные туфельки

Отчим не мог ничего сказать, лишь отстукивал слова по стене и по столу. Я даже зауважал его: столько надо сказать, а никак, да ещё и жена без умолку трещит, я бы на его месте уже давно её ударил. Я хотел пойти к ним, чтобы утихомирить их, но, открыв дверь, улыбнулся: в комнате было темно. Один не видит, другой не слышит, они лишь снимали стресс.

Потом стало тихо, но я уже не мог заснуть, глаза прикрыл — рассвело, было слышно, как внизу делают утреннюю зарядку двое немых. Я бросил взгляд по сторонам и понял, в чём дело. Линь Ша тихонько постучала в дверь и спросила, сплю ли я. Она была уже накрашена, сказала, что уедет на несколько дней, и хотела увидеться перед отъездом и поговорить. Я ответил, что был неправ, приехав без предупреждения и вытеснив её в ту комнату.

— Это же твоя спальня! — рассмеялась она. — Что неправильного в том, что ты вернулся домой?

— Вчера я много выпил, не обратил внимания, только сейчас всё понял — вы ведь отдельно живёте. Мой приезд застал тебя врасплох. — Я достал пачку сигарет, предложил ей.

Она махнула рукой — мол, не надо. Тогда я закурил и спросил:

— Вы не придумали, как решить проблему? Так и живёте отдельно?

— Придумали! Развестись — и всё! Я же не из тех, кто платит чёрной неблагодарностью. Но он не хочет разводиться.

— Обязательно надо разводиться? Нет другого способа?

Ей не хотелось обсуждать со мной этот вопрос. Поглядев на меня, она вздохнула:

— Ты и правда толковый! Иногда думаю и радуюсь: у нас с твоим отцом своих детей нет, но мы смогли чужого ребёнка вырастить так, что теперь он учится в Цинхуа. Не боюсь, что ты посмеёшься надо мной, скажу, что часто хвастаюсь тем, что мой сын учится в Цинхуа!

— Так и должно быть. Если ты захочешь, чтоб я назвал тебя матерью, — я прямо сейчас скажу!

— Не торопи мою старость! — засмеялась она. — Дай-ка и мне одну!

Она закурила, и мы какое-то время молчали, дым потихоньку рассеивался, и отчим проснулся в большой комнате. Он встал за спиной мачехи и на языке жестов спросил:

— Что она сказала? Ты не слушай её болтовню!

Линь Ша обернулась, сердито посмотрела на него и сказала мне:

— Не обращай на него внимания! Давай говорить о наших делах.

Отчим продолжал за её спиной жестикулировать, говоря, что у неё на стороне есть любовник, из-за которого он теперь носит «зелёную шапку». [26] Носит «зелёную шапку» — эвфемизм для обозначения рогоносца. А Линь Ша затараторила ещё быстрее, болтая о самых разных вещах. Я понимал, что всё это делается не для меня, а для него. Юй Лэ неподвижно смотрел на её губы, не понимая, что она говорит. Но не уходил, а, затаив дыхание, сверлил взглядом её затылок. Я должен был догадаться, что этот взгляд — плохой знак, что всё это — часть плана.

Я курил, стоя спиной к окну, и при свете утреннего солнца заметил, что она тоже постарела. Линь Ша была намного младше Юй Лэ и на шестнадцать лет старше меня. Надо признаться: в пору полового созревания она была моей постоянной эротической фантазией. В восемнадцать лет Линь Ша стала проституткой, а в тридцать за ней постоянно приезжал один немой, за которого она потом вышла замуж и поселилась в доме для немых. В ту ночь, когда ей было тридцать восемь лет и семьдесят дней, этот немой убил её и её любовника прямо в постели. Её затылок был пробит молотком; когда приехала полиция, все мозги уже полностью вытекли. Дежурный офицер Ли, щадя мои чувства, дал мне лишь фотографии с места преступления, поэтому я в крематорий прибыл, так и не увидев тела. Тот день был последним, когда я видел Линь Ша.

Моим первым свиданием с Тань Синь я обязан своему другу, которого упросил договориться с девушками о встрече. Это его смутило, ведь он хотел поскорее забыть этот кошмар — нарисованную девушку. Я тайком взял его телефон и отправил ей эсэмэску, попросив обязательно взять с собой Тань Синь. Этот неожиданный знак внимания был воспринят с чувством тревоги и радости: девушка решила, что мой друг за эти две недели постоянно думал о ней, поэтому она уговорила Тань Синь пойти с ней на встречу.

Всё раскрылось во время встречи: никто никому сообщений не слал, это всё были проделки Сюй Цзямина, то есть меня. Друг разозлился, та девушка расстроилась, на лице Тань Синь было выражение беспомощности. Я извинился, сказав, что вся вина на мне, что я хотел ещё раз собраться вчетвером и за ужин я заплачу. Никто не обращал на меня внимания, всем казалось естественным, что платить должен я.

Они скучали по-разному: мой друг не съел ни кусочка, подперев рукой подбородок, он уставился в окно, та девушка, наоборот, всё съела и ещё листала меню. Тань Синь смешала картофельное пюре с салатным соусом, туда же всыпала все приправы, которые были на столе, и мешала их, мешала. Я польстил ей:

— У тебя красивый наряд.

— М? — Та девушка положила меню на стол и расправила одежду. — Да? Я только вчера купила!

— Я не тебе, а Тань Синь. Но и ты неплохо одета.

— Спасибо! — Тань Синь положила вилку, повернулась ко мне и, улыбаясь, произнесла: — Сюй Цзямин, давай ты помолчишь, хорошо?

— Но ты и правда красиво одета!

— Ничего не говори! — Она погрозила пальцем и подмигнула. — Ты можешь.

В первый раз я признался Тань Синь в своих чувствах две недели спустя, летним вечером у общежития Академии художеств. За два часа больше тысячи девушек входили и выходили из общежития, я старательно сравнивал, но даже самые симпатичные были хуже Тань Синь. Примерно в пол-одиннадцатого я решил: хватит, надо уходить, завтра вернусь, и тут вышла Тань Синь с другими девушками. У каждой в руках был пластиковый тазик, а на ногах — вьетнамки. Я специально кашлянул пару раз — все девушки, кроме неё, обернулись, но, не увидев знакомых, пошли дальше. Я сделал два шага, окликнул её. Она была без линз, и только надев их, опознала меня.

— Ой! Ой! Ой! — растерялась Тань Синь.

— У меня тут поблизости были дела, проходил мимо твоей Академии и решил заглянуть.

— Что за дела, которые так поздно заканчиваются?

— Да ерунда — что-то вроде спасения мира во всём мире.

— И как, успешно?

— Да нет, не совсем, завтра надо снова вести мирные переговоры.

— Да ладно тебе. — Она сказала подружкам, что потом догонит. — Разве ты не говорил, что если я исчезну среди двадцати миллионов пекинцев, то найти будет невозможно?

— Но в Академии художеств учится лишь три тысячи шестьсот студентов, уже легче искать.

— Так много? — Она задумалась, как будто и впрямь хотела узнать. Подружки, уже у дверей бассейна, крикнули, чтобы она поторопилась.

— Я иду мыться, а ты? — Эта шутка показалась ей удачнее, чем моя про спасение мира во всём мире, поэтому она ещё какое-то время смеялась.

— Ты правда хочешь, чтобы я пошёл? Тогда пошли!