Шэн Кэи - Красные туфельки

— Уж ты-то от этого только выиграешь! Возвращайся домой, мир во всём мире зависит от тебя!

— Сколько раз ты в неделю моешься?

— Это ты к чему? — Она отступила и внимательно посмотрела на меня.

— Я тут три вечера ждал, и сегодня ты в первый раз отправилась мыться.

— Ерунда, у нас есть другая дверь, ясно? — Она сразу же ухватила суть. — А зачем ты тут ждал три вечера?

— Тебя искал.

— Как будто должника преследуешь. Зачем ты меня искал?

— Я хотел сказать тебе… — Я отвернулся, словно меня кто-то окликнул, и сказал: — Ты мне нравишься.

— Что? Повернись и скажи! — Она развернула меня лицом к себе.

— Нравишься.

— Чего? Кто кому нравится?

— Ты мне нравишься. Всё, я сказал.

Она прищурившись посмотрела на меня. Удостоверившись, что я говорю серьёзно, она кивнула:

— О, понятно. Уходи!

— Ну а ты?

— Чего ты хочешь? Чтобы я тебе денег на такси дала? — спросила она.

— Ничего мне не нужно. Но ты хотя бы скажи, что я, Сюй Цзямин, человек хороший — умный и симпатичный, но ты, Тань Синь, думаешь, что не подходишь мне. Эти слова меня утешили бы.

Она рассмеялась и сказала:

— Сюй Цзямин, ты ведь знаешь, что я тебя не выношу? Когда человек, которого ты не выносишь, говорит, что ты ему нравишься, это тоже не слишком приятно. Мне это ещё несколько лет придётся переваривать.

— А то, что мне нравится человек, которому я неприятен, разве это не нестерпимо? Во веки веков не переварить.

— Так долго? Ты пока попробуй, если в следующей жизни не получится, то тогда и приходи ко мне.

— Ты телефон-то мне дай свой, чтоб хоть не обидно было. Тут-то чего бояться? Я же не смогу изнасиловать твой номер?

Она расхохоталась:

— Давай так. Я скажу один раз, посмотрим, сможешь ли запомнить. Если не запомнишь, давай условимся, что не судьба.

Она за секунду скороговоркой произнесла одиннадцать цифр. Я долго вспоминал, но действительно не смог вспомнить. Она посмотрела в сторону бассейна, подружки уже вошли внутрь. Тань Синь сказала, что если сейчас не пойдёт, то бассейн закроется.

— Но я же три дня ждал!

Она пошла спиной вперёд, повернувшись ко мне лицом, в какой-то момент её сердце смягчилось, и она пообещала:

— Давай завтра поговорим, хорошо? Сюй Цзямин, гарантирую, что завтра весь день — чтобы поесть, на занятия, чтобы помыться — буду выходить из этой двери.

Отчим знал, что того мужчину звали Цянь Цзиньсян, а ещё он знал, что Линь Ша ещё двадцать лет назад хотела выйти за него замуж и, хотя у него была жена, она была готова быть любовницей. Но он не согласился, Линь Ша попала в дом для немых, но связь их так и не оборвалась. На несколько лет Цянь Цзиньсян исчез, переехал куда-то вместе с женой и детьми. Отчим решил, что всё закончилось, они усыновили меня и жили, зарабатывая на жизнь. Я верю, что Линь Ша думала так же, что она считала Юй Лэ своим мужем.

Но тот мужчина вернулся. Когда закончился первый месяц года, Цянь Цзиньсян вернулся в Чанчунь. Его седые волосы почти все выпали, но он был всё тем же, и Линь Ша по-прежнему не могла устоять перед его взглядом, полным чувств. Он сказал, что его жена зимой погибла в автокатастрофе, после чего он разом постарел на несколько десятков лет. Когда шок прошёл, у него осталось лишь одно желание: жениться на Линь Ша. Это самое подходящее время, единственный шанс. Раньше нельзя было, он был женат, и в будущем всё безнадёжно — он постареет и долго не проживёт.

Я не в курсе, как они сошлись, что у них была за любовь, что заставило Линь Ша с юности прикипеть к женатому мужчине, и, хотя она была проституткой, потом вышла замуж, в любое время и в любом месте таяла в его присутствии. Через месяц она раскрыла карты — написала отчиму: «Цяню уже шестьдесят пять, скоро конец, я хочу раз в этой жизни стать его женой».

Порыв убивать возникает не сразу. После пятидесятилетнего юбилея отчим согласился отступить, позволить Линь Ша уйти. Она на специальной дощечке для записей написала ему: «Если были супругами хотя бы один день — благодарность простирается на сто дней. У Цяня есть кое-какие сбережения, он уже готов дать тебе двести тысяч». Отчим сначала написал в ответ: «Не надо!» — а потом, помедлив, стёр эти иероглифы и написал самую неподходящую фразу: «Отдайте их Сюй Цзямину, чтоб он поехал учиться за рубеж».

Так они писали и плакали, ночью он проводил жену до двери и на языке жестов сказал ей:

— Через десять или двадцать лет, когда тот человек умрёт, если я буду ещё жив, то знай, что я жду тебя в доме для немых.

За пять лет Линь Ша освоила простейший язык жестов, она сжала кулак, выставила большой палец и дважды согнула его, потом указала на Юй Лэ, со слезами на глазах повторила этот жест, на словах приговаривая:

— Спасибо тебе!

Отчим махнул рукой: «Иди-иди!» Вот уж действительно… Совсем не это ему хотелось услышать.

Линь Ша и Цянь Цзиньсян собирались уехать на юг. Накануне отъезда она решила зайти домой, забрать одежду. В прошлый раз уже попрощались, Юй Лэ не хотел больше из-за неё плакать. Он попросил своего лучшего друга — дядюшку Хао — взять путёвку на пять дней в Далянь. Он рассчитал время, чтоб по возвращении из Лаохутаня, [27] Лаохутань — океанический парк в городе Далянь. дома никого, кроме него, не было.

Дядюшка Хао дополнял отчима — он был всего лишь немым, мог понять, что говорит гид. Он настоял на том, чтобы заплатить за путёвки, не дав отцу сделать это. Он прекрасно знал ситуацию в нашей семье и понимал, что сейчас его задача — быть рядом с Юй Лэ, помочь ему пережить трудный момент. В поезде они выпили, отчим, сдерживая гнев, рассказал, что они пять лет наставляли ему рога прямо под носом, пять лет! Хорошо, что это всё было на языке жестов и его ярость не разбудила других пассажиров.

Далянь — главный туристический город северо-востока Китая, его называют «северной жемчужиной», в нём множество достопримечательностей, которые стоит посмотреть. Первый день тура — Цзиньшитань — дядюшка Хао и Юй Лэ вдвоём в отеле пили целый день. Второй день — Лесной зоопарк — они провели так же. Юй Лэ пообещал дядюшке Хао, что на следующий день они обязательно выйдут осматривать Лаохутань: нельзя допустить, чтобы поездка прошла впустую. Потом он снова заговорил о Линь Ша. После двух дней пьянства в голове был туман, он сказал:

— Мне надо было развестись, был шанс, надо было развестись!

Язык жестов и обычная речь отличаются — в разговоре обычно не часто шепелявят, а показывая руками, часто от возбуждения пропускают слова. Дядюшка Хао был уверен, что он хотел сказать «Я не должен был разводиться». Он закрыл глаза — за эти дни он вконец вымотался, ему не хотелось больше смотреть, как Юй Лэ раз за разом повторяет одно и то же. Хао заснул, а разбудил его порыв вечернего ветра. Это был самый приятный момент — лежишь в комнате с прекрасным видом в лучах заходящего солнца, и морской бриз обдувает тебя и сушит пот, выступивший с похмелья. Только это не был бриз, это был сквозняк из коридора — кто-то открыл дверь, кто-то вернулся в Чанчунь.