Иоахим Новотный - Избранная проза

Да, читатель все прочел правильно: я, сотрудник литчасти Крамбах, хотел писать. Хотел написать пьесу. От Краутца, как я уже понял, ничего не дождешься. Я надеялся, что он станет моим советчиком, но ни в коем случае не хотел впасть в его такие гладкие, лишенные всякого драматизма, все раскладывающие по полочкам разъяснения. Мои намерения вполне совпадали и с моим заданием, ибо Лоренцу нужен только безусловный успех. Кроме того, я далеко не первый сотрудник литчасти, пробующий себя в драматургии. Следовательно, в этом моем внезапном решении не было ничего необычного.

Необычное заключалось лишь в том, что у меня не было никакой идеи. Разве что смутные представления о некоторых персонажах. И место действия тоже не вызывало сомнений. Все, происшедшее со мной за полтора дня в деревне Каупен и на хуторе, ввиду особых обстоятельств представлялось мне настолько далеким от банальной повседневности и драматически насыщенным, что просто просилось на сцену. Иными словами: сама жизнь становится драмой. Вот, к примеру, девушка целыми днями работает на каком-то предприятии современной тяжелой индустрии и из вечера в вечер возвращается в страшную идиллию покинутой деревни. А вот высохший старик, который усердно настаивает на своих правах, и одно из этих прав — чтобы ему прислуживала женщина. А вот натерпевшаяся страху баба, которая попадает в рабство к калеке, а ее собственная плоть и кровь, ее сын, спасается бегством от ее жестокости; мальчик ищет укрытия в мрачном уюте землянки. А вот человек, который хочет все понять и все простить, только его никто не понимает и никто ему ничего не простит. Один заглушает трагизм последнего прощания громом праздничных фанфар и фейерверком, а другой хитро и невозмутимо обтяпывает свои делишки там, где остальные только испуганно разевают рты.

Где еще, на какой среднеевропейской почве встретишь подобные коллизии? Где, в какой деревне встретишь более яркие противоречия? Где на таком малом клочке земли встретишь столько странных и странно живущих людей? Можно судить об этом как угодно, но мне все это было на руку. Лоренц, правда, сломает очередной стул, поскольку я ни за что не соглашусь смягчить серьезность событий. У меня все будет выдержано в трагических тонах. Впрочем, не исключаются и любовные эпизоды. А в целом все получится кисло-сладким, как в жизни. И пронизано будет всепроникающей силой убеждения. А это, ей-богу, сто́ит стула, подумал я. Что же касается общей идеи, то я наивно верил, что она возникнет, едва я возьмусь за работу.

Итак, оставалось лишь взяться за нее.

Я положил стопку белоснежной бумаги на «письменный» стол, проверил свою шариковую ручку и решил, что сяду за стол, как только родится первая мысль. Чтобы облегчить эти роды, я храбро и неустанно вышагивал от кровати к стене и обратно. При этом в голову мне лезли всяческие посторонние мелочи: например, в связи с моими торжественными приготовлениями возникла весьма расхолаживающая мысль о том, что, перед тем как сесть писать театральные программки и аннотации, я всегда тоже разгуливаю по комнате, а результаты, скажем прямо, оставляют желать лучшего. Или опасение, что второй шаг придумается раньше первого. Еще почти не зная этих людей, я уже освобождался от их реальных образов, чтобы создать искусственные. Я не хотел присоединяться к той категории авторов, у кого идеи рождаются в соответствии с политическими или экономическими требованиями сегодняшнего дня, а потом они уж подгоняют персонажи по меркам этой «идеи». Нет, моя пьеса должна быть настоящей, настоящей в том смысле, что ее конфликты будут порождены поступками действительно существующих живых людей. Поэтому я поклялся себе, что окончательный выбор основной темы сделаю не раньше, чем она сама настигнет меня в настоящей, а не выдуманной жизни.

Вероятно, надо было напрямик спросить кого-нибудь из хуторян, почему он остается здесь, спросить хотя бы затем, чтобы выяснить, что же тут, собственно, было. В конце концов, решения принятые, но отложенные имеют тенденцию только ухудшать положение. Можно в связи с этим вспомнить, например, пропущенный визит к зубному врачу. С другой стороны, меня немного пугал мой собственный темперамент. Я не верил, что у меня хватит духу в спокойной, так сказать, репортерской манере расспрашивать эту Густу. И что мог бы мне ответить Йозеф? И что захотел бы ответить старый холостяк Бруно? Если не принимать в расчет Краутца, который умел много наговорить, ничего не сказав, то оставались только Гундель и Понго.

Приходится признать, что перспективы были безотрадные. Но человеку по фамилии Крамбах, который все-таки сел за стол и стал исписывать листки именами Гундель и Понго, они все еще представлялись достаточно радужными. Серьезный разговор с Гундель принесет только удовольствие, эта девушка, если уж на то пошло, вовсе не дура. А что касается Понго, то необходимо завоевать его доверие. Надо поговорить с ним с глазу на глаз, но прежде внушить ему, что ни его самого, ни его убежище я никому не выдам. Без человеческого участия и помощи мальчишке не обойтись. И ему надо помочь. Я вовсе не собирался подменять собою школьную администрацию, разыгрывать из себя стража порядка. У меня была другая роль. Я ведь отвечал только перед театральной публикой, а не перед этой помешанной на методических пособиях директрисой.

О, как мне было хорошо в эти минуты. Меня переполняла уверенность, уверенность начала, а злая судьба уже подготовила конец этой истории — напрасный приезд полицейских и «скорой помощи». То ли бессознательно, а скорее от ложной самоуверенности, я вдруг сказал правду, когда внезапно за моей спиной возник Краутц. Заметив учиненную мною перестановку и разложенную на столе в ожидании приступа вдохновения бумагу, он спросил:

— Ну, и как дела?

— Уже втянулся, — ответил я.

— Вот как, — сказал он спокойно, — ну если так, то пойдемте-ка поедим. Или вы что-нибудь купили?

Кровь бросилась мне в голову; вот опять приходится лепетать какие-то извинения.

Краутц облегчил мое положение. Он снял напряжение, разрядив всю сцену своей иронией:

— Это бывает, когда занимаешься искусством.

Он выглянул в окно. Гундель на своем велосипеде как раз подъезжала к хутору, Краутц поднял гардину и смотрел ей вслед, словно только для него одного была поставлена эта мизансцена — появление девушки. Столь откровенный интерес показался мне неуместным. Если тут кто-то имел право наблюдать выход героини, так это именно я.

— Ладно, ладно, — сказал Краутц, когда я задернул гардину. — Пошли в пивную есть яичницу с ветчиной.

— И с пивом, — добавил я примирительно.

И только по дороге возле запущенной живой изгороди я вспомнил, что условился с Недо.