Иоахим Новотный - Избранная проза

— Все то же?

— Как всегда, — ответила выжидательно Ханна.

Темные глаза продавщицы смотрели из-под кустистых бровей полунасмешливо, но дружелюбно.

— Сегодня ничего нет, — прогудело еще раз из окошка.

— Нет так нет, — сказала Ханна и отступила. Она осталась у киоска — смиренное ожидание входило в ритуал. Подходили другие люди с мелочью, зажатой в кулаке. Спрашивали обозрение, спортивную газету, какой-нибудь журнал. Получив желаемое, роняли монеты на стеклянное блюдечко. Услышав отказ, молча отходили, так и не разжав пальцы. Иногда какое-то жалкое существо, о котором трудно было сказать, мужчина это или женщина, брало в осаду покупателя и выкладывало ему историю своих семейных передряг, давно поросших быльем: так зарабатывались пожертвования на текущий день.

Ханна научилась не понимать буквально отрицательные ответы. Нужно отступить и остаться в тени. В благоприятный момент она получит давно вышедший журнал мод или продаваемую из-под прилавка «Зеленую почту», завернутую в старую газету, которую Ханна также аккуратно оплатит. Иногда в будке сидело молодое создание, не знавшее о таких тонкостях. Тогда Ханна и не спрашивала ни о чем, лучше дождаться следующего раза и гудящего, словно в трубу, голоса. Сегодня он прогудел:

— Разве что «Мозаика».

— Прекрасно, — согласилась Ханна.

Она заплатила, поблагодарила и отправилась дальше по маршруту. Сделано первое приобретение дня, достаточно бесполезное. Правда, сын соседки читает взахлеб Карла Мая [4] Май Карл (1842—1912) — автор приключенческих романов. (Примеч. перев.) ; так что у него уши горят. Ханна подбросит ему этот пестрый журнальчик. Он и стоил ей всего несколько пфеннигов. А ритуал надо соблюдать, только он сохраняет контакт с киоскершей.

На круглой площади раскинулся сквер. Зима пощадила деревья и кустарники. Ветер не шевелил голые ветви. Ханна представила себе, как будет выглядеть сквер ранней весной. Низкий зеленый газон, цветочные клумбы. На листьях уличная пыль. Она надеялась, что еще увидит это.

Ханна осторожно обошла островок грязи и набрела на спуск в подвал. Собственно, необходимости не было. Но в центре города имелся еще только один туалет, и женщины стояли в очереди перед входом. Кроме того, здесь, глубоко под землей, она встретит настоящую подругу.

Хели бурно приветствовала ее:

— Ну и ну! Ты что, непоседа! В такую погоду! И когда ты поумнеешь?

Хели, как и Ханна, родилась в Силезии. Годы поработали над ней, она расплылась, кожа стала как тесто. Она отбивалась кремом и пудрой, мазала жирной помадой губы, красила веки в сиреневый, а волосы — в платиновый цвет. Неискусственным оставался только диалект. Он и сблизил обеих женщин. Ханна, обычно старавшаяся быть ненавязчивой, уже при первой встрече сдружилась с ней.

— Ты из Штригау? — спросила тогда Хели.

— Из Лигница.

— Ну и ладненько, — Хели преисполнилась энтузиазма, — у меня никаких денег, по-землячески.

Так и повелось. Так будет и сегодня.

— А что дома делать? — сказала Ханна. — Там тоже не вёдро.

Хели кивнула и уселась на изящный столик из мореной коричневой древесины; гнутые ножки и завитушки странно выглядели на фоне кафельных стен и ряда клозетных дверей, окрашенных в белый больничный цвет. Она кивнула Ханне на табуретку. — Или…

— Потом… — ответила Ханна, потому что и здесь требовалось соблюдение ритуала. Хели перевернула тарелку. Монеты соскользнули в подставленную горсть и оттуда в оттопыренный карман розового нейлонового фартука, под которым колыхалась грудь. Жест был однозначен: между нами никаких денег.

Ханна правильно истолковала его. И правильно отреагировала. Лучшим ответом на любезность был интерес к любовным приключениям Хели. Она спросила:

— Ну, и какие дела?

Хели повернулась, колени немного разошлись.

— С кем?

— С Оскаром.

— Оскаром? Я тебе рассказывала? Ему каюк.

— Что ты…

— Неужели я тебе рассказывала? Он ничего из себя не представлял. А теперь его увезли в желтой машине в клинику. Ему не подняться.

— Жалко. Такой… постоянный в своей привязанности…

— Ха! — Хели рассмеялась коротко и презрительно. — Развалина, и больше ничего! Ты думаешь, я переквалифицируюсь на сиделку? Не дождетесь! Что, у меня других не будет? Да хоть десяток!

— Другие? — Ханна умело направила беседу.

Внушительная грудь Хели взволновалась.

— Рудольф! Обхаживал меня с рождества. Только я поднимусь на улицу, он уже рядом. Как из земли вырастал. «Милая вы моя, — говорит, — сделайте любезность, возьмите меня с собой. Такая женщина, у вас должна быть уютная квартирка. Не могу я встречать Новый год в приюте! Вам не приходилось? Никакой радости, никто не напьется. В такой праздник! Раньше я всегда добавлял жене водку в глинтвейн. Посмотрели бы, как она потом скакала!»

— Какая наглость! — возмутилась Ханна.

— Вот именно. Я — и какой-то старик из богадельни! — Хели встряхнулась так, что закачался бюст. — Да никогда!

— И как же ты от него отделалась?

— Да так! В один прекрасный день, недели три назад, слышу шаги на лестнице. Походка не женская, говорю я себе. Поднимаюсь и встаю в дверях. Конечно, он собственной персоной. Мой Рудольф. Меня так и взорвало. Вы ошиблись, говорю, здесь женский туалет, мужской на вокзале. «Но, милая, — говорит он, — это же я, Рудольф, я только хочу…» — А я ему: не важно, что вы хотите, проваливайте, а то я позову полицию. Как бы вам крылышки не подпалили за оскорбление общественной морали… «Ради бога, — промямлил он, — не подумайте…» — и дунул наверх.

— Ну и бедовая же ты, — вполне искренне заметила Ханна.

Кто-то спускался по лестнице. Обе женщины насторожились, потом их плечи расслабились; стук каблучков почти разочаровал Ханну. Вошла женщина, еще молодая, изысканно одетая. Она по привычке сморщила нос. Хели не удостоила ее взглядом. Если тут и пахнет, то это неизбежно. За чистотой Хели следила, и совесть у нее была спокойней, чем у многих. Все-таки они сдвинули головы и перешли на шепот.

— А теперь Альберт, — прошипела Хели.

Ханна вздрогнула. Альбертом звали ее мужа. Тактичности Хели не занимать…

— Видный мужчина, — прошушукала Хели, — все как надо. И такой вальяжный.

— Ты встретила с ним Новый год?

— Что ты! Мы только позавчера познакомились.

— И его зовут Альберт?

— Я же тебе сказала.

В бачке зашумела вода, и Хели заговорила громче. Она щелкнула по тарелке, и та поехала к краю стола. — Он обратился ко мне.

Ханне изобразить бы удивление, но, во-первых, все истории Хели начинались с обращения мужчин, во-вторых, женщина вышла из кабины и стала неистово причесывать волосы перед зеркалом. И в-третьих, Хели теперь не отвяжется с Альбертом. Пусть сама и продолжает разговор.