Иоахим Новотный - Избранная проза

Кралик теперь был уверен, что Паннах давно сговорился с хозяином. Наступала развязка.

Медленно стемнело, продолжил Паннах свой рассказ. Я видел это по солнцу, низко висевшему на небе. Несмотря на множество поворотов, дорога все-таки точно шла на север. Солнце светило через левое боковое стекло. И вот огненно-красное солнце село. Пассажиры, восторженно шумя, наблюдали за этим явлением. Смотрите, кричали они, смотрите, какая красота! Но когда солнце исчезло в тумане за горизонтом, они заверещали: жаль, что все так быстро кончилось. Нельзя ли что-нибудь сделать? Тут референт встал. Ему удалось успокоить народ. Не волнуйтесь, мы обо всем позаботились. Смотрите налево, но оставайтесь на своих местах. Только потом я понял, сколь своевременной была эта просьба. Вдруг снова показалось солнце. Я не утверждаю, что оно действительно взошло. Нет, багрово-красное, оно лишь чуточку приподнялось над горизонтом. Конечно, всем захотелось увидеть чудо. Если бы те, что сидели справа, вскочили и наклонились в левую сторону, нас бы занесло. Но ничего подобного не произошло. Раздались ахи и охи. Мне тоже трудно было сдержать изумление. Не хватало только со всей компанией заехать в кювет. Я вырулил и, аккуратно обогнув выбоины, вошел в поворот. Опять выбоины. Сманеврировать я уже не мог. Но что это! Толчки прекратились. Автобус мягко скользил над дорогой, словно паря в воздухе. И правда: он парил в воздухе, и чем громче туристы пели, тем выше он поднимался. А те с восторгом запели, как только солнце снова показалось на горизонте. Там, где извилистая дорога спускалась к реке, автобус сошел с нее и летел по воздуху. Со страху я выпустил руль. Может быть, оттого, что мост остался метрах в пятидесяти сбоку. Но это не меняло дела, мы пролетели рядом с ним через реку и приземлились в том месте, где начиналось асфальтовое покрытие и дорога была прямой. Тут только я понял, почему мы выбрали именно это шоссе. Полет над автострадой поверг бы в изумление водителей западных автомобилей. Вообрази, какой тут был бы хаос!

Кралик не мог вспомнить, когда он снова закрыл рот. Вероятно, только после того, как выпил «вицлипуцли», который подал ему Нимак, подал двойную дозу, бесстыдно воспользовавшись его невменяемым состоянием. Паннах поднял два пальца руки, скрестил их, помешав таким образом Кралику усомниться в достоверности своего рассказа. Разумеется, дома жена горестно всплеснула руками…

Кралик зажмурил глаза, словно желая перенестись в прошлое. Когда он снова открыл их, перед ним стоял диспетчер. Час прошел. Попробуй-ка еще раз. Кралик не хотел. Ему хотелось вырвать трубочку из рук диспетчера и разбить ее о стену, но он вовремя спохватился и дыхнул. Мешочек с кристаллами исчез в ладони диспетчера. Ну, что я говорил. Собирайся. Путевка уже подписана.

После обеда — наконец-то пошел дождик и воздух посвежел — Кралик сменил колесо. Он с трудом дотянул до ремонтной площадки рядом с бетонкой. Знакомый звук заставил его поднять голову. На большой скорости автобус Паннаха вошел в поворот и промчался мимо Кралика. Колеса выдавили из стыков между плитами мокрый песок. Впереди, под рулевой колонкой, что-то страшно дребезжало.

Перевод С. Ефуни.

С тех пор, как она обжилась у Андреа, сон ее стал легким, а пробуждение — незаметным. Просто в какой-то точке времени она снова ощущала себя и сразу смотрела на будильник. Ровно без пятнадцати четыре: она привыкла подниматься в эту пору с постели, когда еще был жив Альберт и нужно было не проспать утреннюю смену. Она охотно встала бы и сейчас, но зачем? Сердить Андреа? Хорошая девочка, немного скоропалительная, правда, но все для себя определившая; она нашла себя в жизни и вряд ли нуждалась в помощи. Будильник, современное изделие из пластмассы, зазвонит у нее в комнате ровно без пятнадцати шесть и сразу поднимет ее с постели. Пока она фыркает под душем, встанет и Петер. Его тихие шаги непросто выделить из звуков, наполняющих дом. Ханне это удается, в этом доме она оценила свой слух. А вот Сандра будет жалобно хныкать, когда ее начнут будить. Такая соня, в прадедушку, наверное.

Кухня находилась в другой стороне коридора. Андреа никогда не забывала прикрыть дверь. Но Ханна ощущала напряжение, которое царило за обеденным столом. Андреа вычитала в руководствах, как важно садиться завтракать всей семьей и пить кофе в обстановке домашнего уюта. Этот ее серьезный подход и портил все. Петер с трудом выходил из своего необычайно тихого, но целенаправленного ритма, а Сандра, бедное дите, была такой заспанной, что в нее приходилось запихивать каждый кусок. Ханна могла бы вставать первой и накрывать на стол. Пока Андреа и Петер завтракают, она занималась бы Сандрой. У ребенка было бы время прийти в себя. В половине восьмого они спокойно отправлялись бы в сад. И то слишком рано, думала Ханна.

Но Андреа невозможно переубедить. Мы взяли тебя не для того, чтобы эксплуатировать, сказала она. Ты достаточно поработала, пусть же вечер твоей жизни будет покойным. А Сандра понемногу привыкнет к своим обязанностям.

Ханна не понимала, что это за обязанности для трехлетней крохи — ежедневно в полседьмого утра тащиться за руку из дому. Была бы Андреа ее дочерью, она настояла бы на своем. Но перед внучкой она испытывала какую-то странную робость, которая так и не прошла после приезда. Поэтому она осталась в постели и продолжала прислушиваться к звукам наступавшего дня.

В начале восьмого несколько минут громыхали школьники, сбегая по лестничным пролетам. Затем наступила тишина, которой Ханна боялась. Со стесненным сердцем прислушивалась она к бесконечно медленным, волочащимся шагам фрау Таухниц, которая пересекала над ней комнату, добираясь до окна. Она на добрых десять лет моложе Ханны — и все же старая толстая женщина. И одна в большой квартире. Ханна жалела ее. Она сделала усилие и поднялась с постели. Худо-бедно, подумала она, я еще на ногах. И, слава богу, у меня семья.

Она тихо умылась тепловатой водой. Намазала маслом кусок хлеба и вскипятила чай. Ела и пила стоя. Нужно было найти повод для спешки, потому что трюмо в прихожей каждое утро подстерегало ее, как западня. Дома она лишь иногда смотрелась в настенное зеркало. Свое лицо она изучала время от времени и теперь. Но только отдельные участки: угорь в складке у носа или единственный черный волосок на подбородке. Раньше крестьянскую округлость ее лица подчеркивали крепкие каштановые косы. Теперь темные морщины скрадывали ширину лица. Когда Альберт был еще жив, мужчины иногда оглядывались на нее. Она была стройной и без варикозных вен. Поэтому сзади она выглядела моложе, чем подобало в ее возрасте. Какой же она стала костлявой! И кривоногой! Во второй раз на такое смотреть не захочешь.