Давид Сафир - Баллада о Максе и Амели [litres]

– Может, споем песню о Синем Перышке? – спросил он.

– Песню? Какую песню?

– Какую-нибудь, которую сами выдумаем.

– Мы?

– А кто еще мог бы это сделать?

– Но зачем?

– Чтобы почтить ее память.

– Чтобы почтить ее память… – повторила я и поняла, что мы тем самым можем попрощаться с нашей подругой так, как следует. И поэтому я начала петь…

…но тут же запнулась, потому что стала подыскивать подходящие слова и мотивы для этой песни. Макс нашел их быстрее меня.

– Этого мы не знаем, – перебила я его.

– Просто такая у нас песня, – возразил он. – Мы можем петь о том, что дает нам наша надежда.

Это было не просто умно – это было мудро. Поэтому я запела о том, чем наполняла меня моя надежда:

– Подожди-ка, – перебил меня Макс, – а разве ты не говорила, что души умерших находятся в промежуточном мире в полном одиночестве?

– Но мы же можем петь и о том, чего мы желаем Синему Перышку.

– О скоплении душ, среди которых она чувствует себя уютно?

– Среди которых она чувствует себя любимой, – ответила я и снова запела:

Макс пропел:

И затем мы пропели вместе:

В своей песне мы с Максом подарили Синему Перышку покой, которого она заслуживала, и сделали ее при этом такой счастливой, какой она никогда не была после того, как стая ее изгнала.

– Больше не была одна… – еще раз тихо пропела я.

– Больше не была одна… – пропел и Макс, и от него еще сильнее запахло любовью.

Я вдруг снова стала бояться того, что увижу, как он умрет. Однако на этот раз я не зарычала на него, чтобы отогнать от себя. Нет, я просто его попросила:

– Пожалуйста, не умирай раньше меня.

– Что? – удивился он.

– Пожалуйста, не умирай раньше меня. Я этого не перенесу.

– Я не умру раньше тебя, – сказал он, и его голос при этом завибрировал в моем теле.

– Ты мне это обещаешь?

Он, конечно же, задумался, потому что пообещать такое было попросту невозможно. Как мог кто-то пообещать кому-то другому в этом мире, в котором щенята вполне могли умереть раньше своих родителей, что он будет жить дольше и что он ради кого-то другого примет на себя горечь утраты?

– Если это – то, чего ты себе желаешь… – начал Макс.

– Да, я этого себе желаю, – тихо сказала я.

– Тогда я обещаю тебе, что буду жить дольше тебя.

Когда я проснулась на следующее утро, еще шел дождь, но сквозь пространство между глыбами мне было видно, что небо вдалеке проясняется. Рядом со мной спокойно спал Макс. Я прислушалась к его дыханию и к биению его сердца и впервые после лесного пожара почувствовала себя хорошо. Я принюхалась к свежести дождя, капли которого падали строго вертикально перед глыбами на грязные лужи, и порадовалась солнечным лучам, которые скоро станут освещать мой мех. Если бы кто-то сказал мне в этот момент, что Йедды никогда не существовало, я бы ему, пожалуй, поверила. По крайней мере, мне захотелось бы в это поверить.

Когда я радовалась окружающей меня природе и желала себе никогда уже больше даже не думать о предыдущих жизнях и просто наслаждаться вот этой жизнью, я вдруг услышала приближающиеся шаги. Это, похоже, шли собаки. По направлению к нам двигалась свора приблизительно из шести особей. Двигались они проворно, но без суеты. Шаги были тяжелые – а значит, эти собаки были крупными. Крупнее Макса. Я посмотрела на него. Он все еще спал, и я не знала, что же мне ему сказать, если я его сейчас разбужу. То, что мы – не единственные собаки в этой местности, и так было понятно, но вот что это могло означать? Встретим ли мы сейчас новых спутников или новую опасность?

Прошло еще некоторое время, прежде чем я смогла почувствовать запах этих собак, поскольку его ослаблял дождь. Но при этом я констатировала, что запах, исходящий от их мокрой шерсти, вообще-то очень сильный. Он был сильнее запаха шерсти не только моих братьев и сестры на мусорной свалке, но даже запаха шерсти медведя.

Я ткнула мордочкой Макса. Ему не хотелось просыпаться. Я ткнула сильнее, он пошевелился и спросил, не открывая глаз:

– Что такое?

– Принюхайся, – тихо потребовала я.

Встревожившись из-за моего обеспокоенного тона, он стал принюхиваться, но по-прежнему не открывал глаза. Затем тихо спросил:

– Что это за животные?

– Собаки.

– Собаки так не пахнут!

Он наконец открыл глаза.

– Откуда у тебя такая уверенность?

– Там, где я живу, водится много разновидностей собак, и ни одна из них не пахнет так, как эти животные.

– Как видно, есть и такая, которая пахнет вот так, – сказала я, хотя и не была уверена в том, что говорю.

Хотя от этих животных не пахло ни жгучей ненавистью, ни кипучей кровожадностью, ни даже голодом, мой инстинкт подсказывал, что нам лучше спрятаться.

Выбегать из своей пещеры и пытаться спастись бегством – это было бы слишком опасно. Собаки, которые могут так проворно двигаться по склону горы, догнали бы нас очень быстро.

Мы могли только забиться подальше в свою пещеру в надежде на то, что они нас не заметят. Однако не отползли мы назад и на расстояние в одно собачье туловище, как почувствовали, что уперлись в каменную глыбу.

– Здесь есть какие-то животные, – услышала я голос, такой низкий, что голос Макса по сравнению с ним казался тоненьким тявканьем щенка.

– Добыча? – послышался еще более низкий голос, и мы с Максом затаили дыхание.

Хотя я попыталась успокоить себя тем, что собаки не едят собак, у меня не было уверенности, что эти животные – и в самом деле собаки.

– Нет, это не еда, – сказал первый голос.

– Нет, это не еда, – согласился второй голос, хозяин которого, по-видимому, тоже уже почувствовал наш запах.

Мы с Максом облегченно вздохнули: эти животные на нас нападать не станут.

– Но они, возможно, хотят отнять у нас нашу добычу, – сказал первый голос.

Ему уже не нужно было ничего добавлять для того, чтобы нам стало понятно, что теперь они точно на нас нападут.