Акош Кертес - Стеклянная клетка

Он замолчал. «Право же, звучит невыносимо смешно, — думал он. — Хотя все это чистая правда. Это правда, и как было бы хорошо ее высказать, но положение столь дурацкое, что решительно все выглядит лживо и смешно, кроме того, что я хочу развестись с ней».

— И ты выбрал именно эту форму для выражения благодарности? — спросила Жужа дружелюбно. — Классно! Что ты на это скажешь, И́ван? Тебе Ибойя тоже обязана благодарностью?

Но И́вана покинуло чувство юмора.

— Мне сейчас не до шуток, — проворчал он себе под нос.

— Ох ты миленький! У него тоже, оказывается, есть душа, как и у моего Шандора!

— У всякого человека есть душа, — взорвался заправщик, — только у тебя ее нет!

Жужа не ответила. Она повернулась к мужу.

— Это ты и хотел сообщить? — спросила она сухо.

— Да… это.

— И это было так срочно?

— Но Жужа, неужели ты не понимаешь?!

— Отчего же? Вы с Ибике где-то болтались до сих пор, и ты боялся, что до завтра твоя решимость испарится. Ну что ж. Теперь ты свое сказал, мы слышали, вот и возвращайся потихоньку домой, выспись как следует.

— Верно, — подхватил И́ван. — Сперва всем нам надо как следует выспаться.

Этого Шандор понять не мог.

— Да что вы за люди? — крикнул он, задыхаясь. — Или ты не слышал, что я сказал? Или не понял? Я сказал, что твоя жена вот уже несколько месяцев моя любовница, что она с тобой разведется и я женюсь на ней! И после всего этого ты хочешь спать?!

Вопли Шандора вдруг привели Жужу в ярость. С грохотом уронив стул, она вскочила на ноги.

— Мы здесь работаем! Это рабочее место, а не эспрессо, здесь не положено твои любовные делишки обсуждать. Кроме нас ведь некому деньги зарабатывать, некогда нам твои причитания слушать!

Шандор побледнел.

— Что ты хочешь этим сказать?..

— А то, что убирайся домой!

— Тихо, не вопите так, — сказал И́ван. — Мало ему, что заявился сюда со всем этим свинством…

— А ты заткнись, понял! — вызверилась на него Жужа. — Ну, чего стоишь здесь?! — повернулась она опять к мужу. — Что глаза вытаращил, будто сосунок-теленок? Домой отправляйся!

— Пока мы не обговорим все…

— Я ра-бо-та-ю, осел, слышишь, на тебя работаю, чтобы была у тебя еще одна пара туфель, еще один шведский свитер, мне недосуг в твоих дамских делах разбираться!

Перед бензоколонкой остановилась очередная машина.

— Я пошел, — сказал И́ван.

Он поднял упавший стул и вышел. По радио что-то сказали на незнакомом языке, потом опять затрещала, завыла пустота.

— Попрекаешь меня, что мало зарабатываю? — тихо выговорил Шандор.

Жужа вздрогнула, словно успела забыть о муже.

— О нет! — покачала она головой. — Об этом мы договорились, я же сама предложила. Сказала: деньги — не твоя забота… не годится пахать на призовом скакуне… я же надеюсь, твердо рассчитываю, что однажды ты станешь большим человеком, академиком, а я буду рядом с тобой, и не придется мне, жене академика, вкалывать, как сейчас, — только и будет дела, что в обществе с тобой появляться да в заграничные турне тебя сопровождать.

— Я тебе этого не обещал, никогда не говорил…

— Ничего, душа моя, другие говорили. И кто бы ни говорил, дела это не меняет. Не меняет того, что ты-то мог себе позволить шашни всякие да любовные сложности, мне же приходилось на это башли для тебя добывать.

— Вот я как раз и хочу изменить…

— Австриец тот, — от двери сказал И́ван.

— Иду, — отозвалась Жужа.

Мужчины остались одни. Заправщик откашлялся, прочищая горло, но ничего не сказал. Выключил бессмысленно хрипевшее радио. Тишину нарушил Шандор:

— Поверь, И́ван, мне поганей всех… что приходится с тобой… именно с тобой… вот так столкнуться…

— Я, понимаешь… я и не знаю, что тут сказать…

Заправщик сел, через стекло стал глядеть на Жужу. Она стояла, опершись на колонку с бензином «экстра», и разговаривала с австрийцем. Шандор не понимал поведения своего кузена, но чувствовал, что допытываться не вправе. В конце концов, здесь именно ему надлежит давать объяснения.

— Полюбил я ее, — сказал он. — Мы и сами не заметили как…

Он умолк. Уши опять запылали. Они были у него немного оттопыренные, и он знал, что с этими алыми парусами выглядит более чем смешно. Опять ему казалось, что каждое его слово нескладно, примитивно и, как ни странно, в сущности, лживо. А ведь он явился сюда, чтобы быть совершенно искренним.

— Пойми, раз уж так случилось, то честь в том и состоит, чтобы взглянуть всему прямо в глаза…

Ведь И́ван только что говорил о чести, вот Шандор и пытался теперь объясниться, оттолкнувшись отсюда же. Однако заправщика, по-видимому, больше интересовала практическая сторона дела.

— И как ты себе это представляешь? — спросил он.

— Н-ну… мы оба разведемся… а потом я женюсь на ней…

— Ничего из этого не выйдет, — решительно отрубил И́ван.

— Но ведь другого выхода нет, И́ван! — Шандор тоже сказал это решительным тоном.

Взгляд двоюродного брата тотчас растерянно заюлил.

— Никогда бы такое о тебе не подумал, — проговорил он с глубоким вздохом.

Шандор опять перестал его понимать.

Разговор оборвался, вернулась Жужа.

— Привез, — сказала она и притворила дверь.

— Сколько? — спросил И́ван.

Жужа бросила на стол пачку сотенных.

— Десять. Отсчитай себе пять тысяч.

— Что это за деньги? — испуганно спросил муж.

— Тебя не касается, — отрезала жена.

— Но… десять тысяч форинтов… это же огромные деньги! За что вы их получили? Что вы сделали за эти деньги?

— Тебе этого не понять. Это моя математика. А ты занимайся уж своими дифференциальными уравнениями.

— Жужа, неужели ты впуталась в какое-то темное дело?

Заправщик привычными пальцами отсчитал себе пять тысяч. Жужа села. Устало взглянула на мужа.

— Как ты думаешь, на что я содержу семью из четырех человек? Машину, квартиру? Из каких таких доходов тебе хватает еще и на баб твоих?.. Так что, папочка, ты уж предоставь это мне, ты же занимайся работой своей, одевайся красиво, чтобы нарядным был, чтобы девушки заглядывались на тебя, когда ты из машины выходишь… и чтоб мог говорить им вполне искренне, какой ты святой и чистый, что деньги тебя не интересуют, и живешь ты исключительно для науки, и жизнь свою целиком посвящаешь благу человечества. Девушки любят такой треп… а деньги не пахнут. И эти вот тоже!

— Жужа, если за себя не боишься, подумай о детях!

— Ох, какой ты вдруг стал заботливый отец! А когда ложился с Ибике — тоже о детях думал?!

Шандор резко, зло подался к ней.

— Да. Представь себе, да, я думал и мучился более чем достаточно…

Он не договорил. И это было правдой, но звучало сейчас постыдно фальшиво. Жужа подбородком оперлась на руки и насмешливо улыбалась ему через стол.