Николае Морару - Короткое замыкание

— Понимает! Но он очень любил дядю Виктора. Столько лет они вместе воевали с этой камарильей за будущее завода…

Увидев, что Санда немного успокоилась, Штефан позвал ее к столу, приготовил горячий чай, куда незаметно накапал успокоительных капель. Так и не притронувшись к еде, она легла в постель. Штефан включил для Петришора телевизор и, после того как тот торжественно пообещал выключить его перед сном, ушел в спальню. Санда лежала, неподвижно глядя в потолок. Заметив Штефана, она попыталась улыбнуться, но это ей не удалось. Собравшись с силами, она спросила:

— Как могло случиться такое?

В ее голосе прозвучал упрек. Бедная, она и не знала, что этот же самый вопрос задал и он, когда прочитал письмо Виктора Пэкурару. Штефан помрачнел, но ничего не ответил. Поправил ей подушку за спиной. Закурил, спокойно сказал:

— Знаешь, Санда, ты уже не новичок в партийной работе, чтобы тебя опекать. Многие годы ты приходила ко мне за ответом на самые различные вопросы, касались ли они завода, города или всей страны. Ты поступала правильно — все же я старше на одиннадцать лет. Но всему свой срок. Ты не какой-нибудь несмышленыш, понимаешь, что мы работаем с людьми, а людям свойственно ошибаться. И опасна не сама по себе ошибка, а отказ признать ее, нежелание искать причины, ее породившие, упрямство тех, кто не хочет ее устранить. На твой вопрос я ответить не могу. Ты сама знаешь, бывают ситуации, когда воля и разум человека не выдерживают, каким бы закаленным он ни был. Думаешь, вы — все, кто работал с ним рядом, — не несете никакой ответственности, на вас никакой вины?

Лицо Санды стало мертвенно-бледным. Она мучительно вздохнула и прошептала:

— Ошибаешься, свою вину я понимаю.

Во взгляде ее бездонных черных глаз застыло страдание. Казалось, она вновь, как раньше, просила помощи. Она больше не упрекала — она умоляла. Штефан присел рядом, погладил ее волнистые волосы, поцеловал в глаза. Потом решительно сказал:

— Вся твоя вина, Санда, заключается лишь в том, что слишком малы оказались твои силы для той тяжести, которая навалилась и раздавила его. Тебе были известны его терзания? Похоже, что да. Однако только до определенной степени. Ты пыталась ему помочь? Сколько могла и даже больше. Тебе удалось? Нет. Он и сам не мог, да, видно, и не хотел оправдываться. Гордость не позволила, достоинство человеческое. Я говорю со всей ответственностью: все, что было в твоих силах, ты сделала.

— Да, но ко мне-то он не пришел! Сам ты никогда не сможешь согласиться, что у него не было выхода!

— Не смогу. А устоял бы я, оказавшись на его месте? Честно говоря, не знаю. Унижения, несправедливые обвинения, допросы, которые ведут твои же собственные товарищи, — пережить такое мало кому под силу. Наверно, я все же поступил бы иначе, искал бы другой выход… Но знаешь, нам тоже предстоят испытания.

— То есть?

— То есть мы должны до конца исполнить свой долг. И отстаивать правое дело не риторическими вопросами, а тщательным отбором аргументов, фактов и доказательств. Тем более что речь идет о человеке, о его добром имени, которое должно остаться в нашей памяти незапятнанным. И это еще не все. Да, судьба каждой отдельной личности нам небезразлична, но сейчас на карту поставлено большее. Если будет доказано, что его оговорили, что все это клевета, необходимо будет выяснить, кто это организовал. Ведь ясно, кому-то Пэкурару стал поперек дороги. И если эти люди смогли довести старого, закаленного коммуниста до такой степени отчаяния, то, значит, они способны на многое. Вот почему во всем этом надо обязательно разобраться. Пожалуйста, постарайся вспомнить все, что происходило у вас на заводе. Ведь на заседаниях бюро вы обсуждали многое. Помоги нам размотать весь клубок и добраться до сути.

— Ну а виновные?

— Каждый получит по заслугам. Ведь было бы несправедливо поставить на один уровень ответственности, скажем, простого рабочего и директора, рядового активиста и полновластного министра. Хотя порою ситуации бывают самые невероятные и жизнь, черт возьми, преподносит такие сюрпризы…

Штефан уговорил ее уснуть — набраться сил на завтра, погасил свет и вышел в гостиную. Экран телевизора светился, программа кончилась, а Петришор, забравшись в кресло с ногами, прижав колени к подбородку, спал как сурок. Штефан привычно взял сына на руки, отнес в комнату, раздел и уложил в постель. Мальчик открыл глаза, обвел удивленным взглядом стены и потолок, тяжело вздохнул и, нащупав руку отца, крепко сжал ее. Штефан подождал, пока сын уснет, осторожно высвободил ладонь, включил ночник и на цыпочках вернулся в гостиную. Теперь надо звонить Косме. Он нашел телефонную книжку и набрал номер.

После окончания академии трое друзей по их просьбе были направлены на завод «Энергия». За заводской проходной для них началась новая жизнь, и пути приятелей стали расходиться. Стремительное продвижение Павла Космы разлучило их окончательно. Испас, конечно же, пошел в проектный отдел. Штефан с головой окунулся в дела своего намоточного цеха. С рабочими он сблизился быстро, для них он был своим: вышел из их среды, хорошо понимал их заботы. А Павел Косма каждые три месяца переходил из цеха в цех. Его слишком частые просьбы о переводе для главного инженера были, казалось, в порядке вещей. «Да, вот так мы и учимся, — заявил как-то Овидиу Наста. — Инженеру надо знать весь завод, все стадии технологического процесса». Через два года Косма уже работал в группе главного инженера, и никто не сомневался, что, когда Наста уйдет на пенсию, Павел займет его место. Но Косма метил выше, и это стало очевидным, когда на заводе возник конфликт из-за новой модели мотора. Директор, Николае Форцу, был категорически против — не столько самой модели, сколько необходимости приостановить производство, заменить часть оборудования, ухудшить плановые показатели. Основная часть рабочих и техников разделяла эту точку зрения из-за боязни потерять премию. Все слишком хорошо знали, к чему ведет невыполнение плана. Дан Испас и Штефан Попэ — страстные сторонники проекта — с изумлением узнали, что Павел Косма встал на сторону директора, выступил против главного инженера Овидиу Насты, своего непосредственного начальника. На заседании руководства Косма заявил: «Весь этот кавардак с новой моделью бессмыслен и лишь ударит по заработку рабочих». А когда партсекретарь попросил его заниматься только теми вопросами, в которых он разбирается, Павел Косма с видом оскорбленной добродетели осведомился: «А что, инженеры не имеют права заниматься политикой и, как все коммунисты, отвечать за судьбу рабочего коллектива?» Форцу закрыл заседание, постановив, что заводу не следует заниматься тем, что не соответствует его профилю и полученным производственным заданиям.