Петр Шабах - Вода с сиропом

Тогда Андулка пошла на хитрость. Как-то вечером, вернувшись домой, родители обнаружили ее сидящей на столе в кухне. Своими огромными карими глазами она наблюдала за их реакцией.

В волосы, всегда аккуратно расчесанные на пробор и сплетенные сзади в косички, каким-то нечеловеческим способом была вплетена расческа с мелкими зубьями.

На следующий день Андулка скакала по улицам с прической своей мечты. Соседский парень, проезжая мимо нее на самокате, потерял на мгновенье контроль за управлением и врезался в мусорный бак. Приобняв жестяную емкость как женщину после долгой разлуки, он в необъяснимом порыве быстро ее поцеловал и покатил с ней дальше вниз по улице.

У нас дома была стенгазета. Висела она на почетном месте в коридоре. В ее верхнем углу я приделал пионерский галстук, а прямо под ним регулярно менял газетные вырезки. Чаще всего это были заметки о победах советской науки, в первую очередь космонавтики, потому что она мне нравилась больше всего.

В середине стенгазеты было отведено место под меню — его собственноручно писал отец каждое воскресенье после обеда. Он писал для мамы блюда, которые необходимо было готовить в течение недели. Например:

Понедельник — сосиска с пюре, огурец.

Вторник — котлета, картофель с маслом.

И так далее.

Мама переносила это стоически, а когда я однажды спросил: «Господи, как ты можешь это терпеть?» — она ответила:

— Какой сегодня день?

— Четверг, — сказал я.

— А что у нас было на ужин?

— Макароны с ветчиной, — ответил я.

— А теперь загляни в меню.

Естественно, там было написано ризотто.

Я пошел в свою комнату. «Своя» означало, что я делил ее со старшим братом. Тот, как обычно, валялся на тахте, читал и грыз яблоко. Этот человек потреблял яблоки в неимоверных количествах. Огрызки он, как правило, кидал под мою кровать. Делал он это абсолютно механически, без всякого злого умысла — просто ему было так удобно. Когда он читал (а читал он почти постоянно), мир вокруг переставал существовать. Можно было на него кричать и все равно оставаться незамеченным. Однажды от злости я ему пукнул прямо в нос, чтобы вызвать хоть какую-то ответную реакцию, но он даже не пошевелился. Это приводило меня в бешенство. Брат был где-то очень далеко: с корсарами или туарегами.

Мне страшно хотелось его зацепить, вывести из состояния, которое меня раздражало. Вечера, когда родители оставляли нас одних, были похожи между собой как две капли воды. Убедившись, что все в порядке, попрощавшись, повторив, чтобы мы никому не открывали, они чмокали нас и уходили. Мне это очень не нравилось, потому что я уже знал, что сейчас будет.

Брат падал на пол и притворялся мертвым. Я поначалу ухмылялся и говорил: «Ладно тебе, я знаю, что ты придуриваешься!», «Ну и лежи себе, придурок!» и все в таком духе. Однако спустя какое-то время мне становилось неуютно. Наклонившись, я слушал его дыхание, а когда мне казалось, что он уже не реагирует даже на щекотку, я начинал сходить с ума и, рыдая, умолял его очнуться, как это делают истерические особы на похоронах. Сполна насладившись моим страданием, он вставал и шел по своим делам. Я покупался каждый раз.

Так вот, брат, как обычно, лежал на постели, читал и хрумкал яблоком. Плевать он на меня хотел. Что ему был человек, который еще совсем недавно в дневнике, где должна была стоять подпись родителей, писал мама?

Случилось это, когда мой отец вернулся из СССР и всем восторженно твердил, что там никогда не будет голода, потому что в гостинице, где он жил с какими-то солдафонами, хлеб в столовой был бесплатный.

В то время все делали из пластмассы. Я помню, как отец с удивлением вытянул из горячего кофе пластмассовую ложечку, которая расплавилась и стала похожа на спагетти. Отцу не хватило длины руки вытянуть эту странную штуковину из чашки, поэтому он залез на стул и продолжал тащить ее к самому потолку.

В его глазах застыл немой вопрос: в чем же товарищи из ГДР ошиблись?

— Супер! — прокомментировал брат. — Папа, это просто супер!

Отец безрадостно запустил этой штуковиной в раковину и заглянул нам в глаза.

— Ну естественно, — выдал он через минуту, — что не из США, то нашим господам не нравится! Поставь перед тобой две абсолютно одинаковые коробки, и ты скажешь, что лучше та, которая сделана в Америке! — оскорблено махнул рукой и ушел в пивную.

— Это что еще за свинство? — позже спросила мама, с удивлением разглядывая странный предмет на дне раковины.

— Товарищи из ГДР придумали ложечки для дураков, и наш папа купил парочку, — пояснил брат.

— И что он с ними сделал? — поинтересовалась мама.

— Помешал кофе, — сдал я отца.

Мама изумленно подняла брови:

— Кофе?

— В ГДР носят синие пионерские галстуки, — блеснул я свежепрочитанной информацией. Брат погладил меня по голове.

Однажды я шел на послеобеденный пионерский сбор. Обычно это было гнусное времяпрепровождение. На улице прекрасная погода, а нас — инертных глупцов — заставляют сидеть в классе и проводят над нами невероятно тупые эксперименты. Любимым делом было нарисовать на доске зайца, а на животе ему пририсовать мишень. Потом завязать нам глаза и раскрутить, а мы должны были подойти к доске и мелком попасть в цель. Можно просто умереть со смеху, играя в это третий год подряд, в то время как на улице отличная погода. Ничего они не понимали.

Единственно, что мне нравилось в пионерии, это наша вожатая. Она мило картавила, и мне казалось, что так говорят французы. Кто-то подарил школе кролика, и мы организовали кружок кролиководства. Кролик жил в ящике на школьном дворе, наша вожатая чесала его за ушами и сюсюкала с ним так, что я ему прямо завидовал.

А что меня действительно интересовало, так это лекции «Рассказы о книжках». Их вел странный тип ростом почти в два метра, чей голос время от времени нервозно взмывал вверх. Он бегал по кафедре и декламировал. Однажды, когда мы ждали у актового зала, я от скуки решил проверить, получится ли у меня кувырок через стойку в раздевалке. Там на полу я его и обнаружил. Тип некоторое время тупо таращился на меня, а потом поманил пальцем. Я залез к нему под стойку и присел рядом.

— Пионер, — прошептал он, — сбегай за четвертушкой рома! Сгоняй в магазин напротив. Ты хороший бегун, я надеюсь?..

Я быстро выбежал и вернулся с бутылкой. Лихорадочно открутив трясущимися руками пробку, он блаженно прикрыл глаза и выпил все одним залпом, как будто это был какой-то вкуснющий лимонад. Допив, он одарил меня признательным взглядом и тремя кронами. Через несколько минут он уже скакал по кафедре.

Именно в то время изобрели и опробовали на нас несколько самых идиотских игр. Некоторые из них я не могу понять до сих пор. Пожалуй, самой беспредельной игрой на выживание была электрическая коробка с поучительным названием «Выдержи, пионер!». Картинка на коробке изображала двух молодых людей — один из них шарашил другого током, а второй счастливо улыбался. По инструкции, один просто брал в руки два оголенных провода, а другой увеличивал силу тока. Скрутить могло так, что мало не показалось бы. Бог не даст соврать: некоторым пионерам это клали под елку.