Петр Шабах - Вода с сиропом

Так вот, пока я выплескивал свою бурную энергию на пионерских собраниях путем попадания в зайца, Андулка, в чьих глазах однажды зажглись огоньки понимания правил игры, продолжала свои шалости. К примеру, в пионерском лагере она привязала на мачту вместо флага свою куртку и до сих пор считает это самым отвязным поступком в жизни.

— Что ты несешь? — сказала А. — С чего ты взял, что это было самым, как ты там пишешь, отвязным поступком в моей жизни?

— Ты мне сама рассказывала. И потом, я лишь хочу обозначить разницу между мужчинами и женщинами. Это для меня главное. У парней гораздо больше наглости. Не говорю, что это хорошо, но парень привязал бы там трусы или рулон туалетной бумаги, понимаешь? Парню нужен размах…

Когда груди Андулки сравнялись по размеру с выпученными глазами Гурвинека, она обзавелась верхней частью купальника.

Именно тогда оба пола начинают удаляться друг от друга. Не у всех девочек это начинается так рано, но так или иначе к началу созревания все подходят с чуть съехавшей крышей. В воде у Андулки верхняя часть купальника, надетая для сокрытия того, что в этом возрасте было даже у некоторых парней, иногда задиралась, а Андулка этого и не замечала. Она выскакивала из воды, фиолетовые губы тряслись, зубы стучали… Она куталась в согретое солнцем покрывало, из которого выглядывала только голова. С интересом рассматривая парней, она раздумывала о том, для чего же они существуют на свете и для чего их можно использовать. Больше всего ей нравились те, что постарше, они бесстрашно плавали под водой, пижонски ныряли рыбкой и топили друг друга. В них ключом била жизненная энергия, это ей импонировало.

Нельзя ли ее куда-нибудь направить? — размышляла она. — Не пропадать же ей зря? Потом прикрывала глаза и мечтала, как ее целует самый лучший из них, как носит ее на руках, как падает перед ней на колени, как дарит подарки и цветы.

В то же время, но в другом месте в реку вошел и я. Я стоял и рассматривал воду. Она так рябила на полуденном солнце, что слепила мне глаза. Кроме всего прочего, мне было страшно неловко, что я не умею плавать. Все давно должны были раскусить меня. Плавать я не умел, а брать круг было стыдно, поэтому я просто ходил по дну и делал руками пассы, изображая, что плыву брассом. Думаю, нет ничего хуже, чем во так строить из себя идиота.

Однажды я о чем-то задумался, направляясь в противоположную от берега сторону. Дно быстро уходило из-под ног, а в таких местах, если вы не умеете плавать, невозможно остановиться на скользком иле. Сначала мне это даже понравилось, однако через пару шагов я осознал, что если меня ничто на пути не остановит, то вода навсегда сомкнется над моей удивленной физиономией. Но проблема на самом деле состояла даже не в этом: мне было ужасно стыдно позвать на помощь! И этот стыд пересиливал сознание того, что мне остается жить пару секунд. Дети вокруг меня визжали от восторга, шлепали по воде руками и ногами, делали пирамиды и кувыркались. Все были возбуждены, весело смеялись, и лишь я с ужасом в глазах неуклюже шлепал по пути в мир тишины, смотрел на небо, по которому плыли роскошные облака, и сожалел, что ухожу из жизни как какой-нибудь пароход. Как случилось, что самая главная минута в жизни протекает так странно? Ни громыхания небес, ни рева бури… Как получилось, что я умираю среди безумного веселья загорелых полуголых людей?

Когда вода сравнялась с кадыком, передо мной упал мяч, с которым играли парни постарше.

— Пасуй сюда! — кричали мне одни.

— Не им, а нам кидай! — кричали другие, но я лишь виновато улыбался им всем и, задрав подбородок, погружался дальше.

Дна я касался только самыми кончиками пальцев ног, руки сложил на груди. Вода попала мне в нос и глаза, я в последний раз вздохнул, но просить о помощи и не думал. Я решил, что лучше умереть, чем опозориться. Затем я исчез под водой.

Очнулся я на берегу. Не знаю, сколько времени прошло. Первое, что я сказал, было «спасибо». И потом еще несколько раз «спасибо».

С тех пор так и повелось. Порой мне требуется помощь, иногда не один раз на дню, но что-то удерживает меня попросить о ней.

В школе я все это описал в сочинении Как замечательно я провел лето . Хотя уже тогда я понимал, что слово «замечательно» здесь не слишком кстати. Текст я снабдил рисунком. Учительнице это очень не понравилось, она назвала мой рисунок кошмаром. Я просто немного опередил время.

Помню, что девочки всегда рисовали принцесс. Даже не принцесс, а одну и ту же принцессу. Это была какая-то Барби того времени. Меня до сих пор никто не переубедит, что если девяносто девять процентов девочек изо дня в день рисуют миллионы одинаковых принцесс, ничуть не раскрасневшись, без малейшего усилия и без фантазии, то с этими девочками явно не все в порядке. Принцесса выглядела так:

Неужели им это было интересно?

Ребята рисовали ковбоев, машины, но главное — битвы, где все кипело и бурлило, где взрывались самолеты и танки, где из шума и дыма рождалась драма, заштрихованная диагоналями километровых траекторий очередей. Ого! Совсем другое дело. Посудите сами.

Еще мне не нравилось в девочках то, что они не давали списывать. Даже заядлый двоечник, всеми в классе признанный законченным тупицей, охотно делился тем малым, что знал. Девчонки начали давать списывать только где-то классе в шестом-седьмом, будто им вдруг стало ясно, что без парней они как-то пропадут. Поздновато, да?

Их рисунки были образцовыми, но стерильными; холодные, аккуратные, но неприятные. Несмотря на это они получали пятерки. Рисунки мальчишек были полны экспериментов, огня, на них был виден бой за каждую пядь чистого листа, картинки были сдобрены слюной вдохновенья. Ребята не боялись растереть краску пальцем, чтобы достичь необходимого эффекта, использовать неиспробованное, чтобы потом ходить как оплеванный, прочтя: Оформление — 2 . потому что в школе были одни учительницы — бывшие производительницы принцесс, бывшие ученицы, у которых всегда все было аккуратно. А каждый пацан просто обязан быть немного свиньей, чтобы его замечали.

Однажды к нам в школу пришли киношники — им были нужны ученики для фильма. Наша учительница тогда чуть не грохнулась в обморок. Причем дважды. Первый раз от радости. Она аж вся расцвела и стала притягивать к себе своих любимчиков — одного зубрилу, который был всегда чистенький и знал, с какими странами мы граничим, и еще девочку, которая была такой изящной, что казалась мне немного прозрачной. Когда она пела, то так старательно открывала рот, что ее мало кто понимал. Второй раз учительница чуть не потеряла сознание от ужаса, когда киношники выбрали самого отпетого хулигана в классе, который больше всех пил ее кров. Она было начала говорить: «Этого лучше не надо…», но они не обращали на нее никакого внимания. Для нас, мальчишек, это была огромная радость, потому что в то время (а по правде сказать, порой и сейчас) мне казалось, что если бы мозги было видно, то девочки бы и их расчесывали. Наверное, ходили бы в салон красоты, чтобы разгладить ненужные извилины.