Татьяна Беспалова - Похищение Европы

— Он похитил Софи! — лицо Лазаря то возникало, то снова пряталось в пороховом дыму. Кто-то палил из винтовки почём зря. Спасу очень хотелось, чтобы стрелком оказалась София.

Грохот, пороховая вонь, визг дочери, снова грохот, и ещё. В воздухе огромной бабочкой порхал лоскут бирюзовой материи. В дыму порхали денежные банкноты и осколки пластика. Похоже, парень действительно воевал в Алеппо и выжил.

— Папа!!! Папа!!! — кричала дочь и голосок её всё время удалялся.

— Делай же что-нибудь, Спас! — выл Лазарь где-то совсем неподалёку. — Это же твоя дочь!

Спас теперь твёрдо стоял на ногах. Из такого положения он мог видеть, как чужак волочит за косу упирающуюся Софию, как отбрасывает в сторону ненужную винтовку, как выскакивает за калитку. Но что же можно поделать, если болят рёбра и ты совсем безоружен?

Чужак остановился на дороге. Спас видел, как София сунула ладонь ему под одежду, как блеснуло узкое лезвие.

— Олухи! Мы даже не смогли толком его разоружить, — стонал Спас. — Это он ещё смилостивился над нами!

— Она его сейчас зарежет, Спас! — стенал Лазарь.

Преодолевая боль, Спас побежал, а София, чиркнув лезвием по своей косе, укатилась в темноту.

— Обалдеть! — блеял Лазарь. — Где же старый Чавдарь? Почему он не кусает бандита?

— София! Дочка! — хрипел Спас, ковыляя к калитке. — Лазарь! За мной, трус паршивый!

А чужак спокойно стоял на дороге, словно раздумывая о чём-то. Но вот справа и издали в него ударил сноп света. По шоссе к дому Чавдаровых приближалась какая-то машина. Заметив её, парень стремительно сиганул в темноту.

Спас уже подхватил брошенное ружье. Теперь осталось добежать до опушки леса, к автомобилю. Он уже выбрался за ограду, когда на опушке взревел мотор. Автомобиль выкатился задом на дорогу, едва не сбив его с ног. Резина визжала. Спас прицелился, щелкнул курком. Осечка! Конечно! Чужак расстрелял все патроны!

— Папа! Я здесь!

Это София вылезла на дорогу из колючих кустов на обочине.

— Всё. Машина ушла. Старая шкода. Говно. Но могла бы ещё побегать, — вздыхал Спас.

— Думаю, он бросит автомобиль на границе. Не покатится на нём по Турции, — София обняла его.

— Дьявол! Рёбра болят!

— Что станем делать с ребенком? Ты слышал, в доме плакал ребёнок?

Спас обернулся к Лазарю. Тот топтался возле калитки, ухмылялся, вздыхал, лаская в ладонях потерю Софии — длинную и толстую светлую косу.

— А тебе так даже лучше, Софи, — бормотал он. — Кажется, такая причёска называется каре.

Спас вошел в дом. Зажег свет на кухне и сразу увидел отца. Старый Иван сидел на скамье, в углу, поджав под себя босые ступни. Низ его штанов и рукава рубахи вымокли, на лбу блестела испарина. Рядом с ним на овчинной подстилке мирно спал белокурый мальчик. На его тонкой, в голубых прожилках шейке блестела цепь желтого металла. Наверное, на ней висела ладанка, которую мальчик сжимал в кулачке.

Ияри помнил, как его рвало. Чьи-то добрые руки подносили к его лицу чистый бумажный пакет, когда его тело сотрясали судороги. Он помнил грубый голос большого мужчины: тот давал указания светловолосой молодой женщине.

И добрые влажные руки прикасались к его щекам и лбу. Так продолжалось очень долго. Ияри терял сознание от отвратительно запаха бензина. Его трясло, подбрасывало, и если бы не мягкие объятия и влажные прикосновения, он наверное умер бы. Гудение мотора навязчиво лезло в уши, вызывая жуткую головную боль. Ияри стонал и плакал. Его утешали. Он плакал пуще прежнего и давился отвратительно кислым содержимым собственного желудка.

Он не помнил, как очутился в постели. Жестковатая ткань наволочки с простыней холодила кожу. Теперь его начал бить озноб. Но явилась большая собака и согрела его. Поначалу он побаивался пса. Тот был чрезвычайно велик, очень горяч и занял большую часть его постели. Ияри не хотелось ложиться на пол и он, преодолевая страх, жался к собаке. От пса пахло свежестью, совсем немного рыбой и чем-то ещё, неведомым, тёплым, домашним, какой-то незнакомой Ияри едой. Шерсть на боках пса была мягкой, глаза добрые, но с огоньком озорства, он шумно дышал и норовил положить тяжелую голову мальчику на грудь. Спать с тяжёлой собачьей головой на груди очень неудобно. Зато впервые после ухода из Алеппо Ияри не чувствовал себя одиноким. Ияри знал — пёс ни за что не покинет его, а если и уйдет ненадолго, то обязательно вернется и снова положит тяжелую голову ему на грудь, обнимет, согреет. Пёс был надёжен.

— Что ты намерен сделать с ребёнком? — спросила женщина.

— Не знаю. Но бросить его не могу, — ответил мужчина.

— Надя говорит, что он в целом здоров, только обезвожен. Он долго ел совсем неподходящую для него пищу. Но сейчас мама кормит его овсянкой по утрам. На обед мы варим для него мясо. Говядину. Завариваем травяной чай. Понос уже прекратился. Скоро он встанет на ноги. Мальчик очень добрый, но совсем не разговаривает.

Оба говорили очень быстро и усталый Ияри с трудом понимал их речи. Сначала он подумал, что эти двое муж и жена, но, поразмыслив немного, решил, что это не так. Супругами приходились друг другу капризная пожилая женщина и её добрейший старик. Эти говорили, думали, любили одинаково сильно эту женщину, обоих её детей и настырную собаку. Мысли Ияри прервал голос женщины, склонившейся к нему:

— Ты бы сказал хоть словечко, сынок. Что? Ведь полегчало же тебе? А? — сейчас она была похожа на доброго старика — своего отца.

Потому она повторила эту же фразу на другом языке. Потом ещё и ещё раз проговорила, как проговаривают заклинания магрибские волшебники из сказок, которые читала ему Роза.

Вспомнив о старшей из дочерей Варды, Ияри заплакал. Но это только начало, потому что надо оплакать ещё двоих меньших, а потом… Слезы струились по его щекам.

— Скажи: мама… мама…мама… — повторяла дочь доброго старика.

— Не терзай ты его, Наташа, — мужчина положил ладонь ей на плечо. — Видишь, сувенир какой нам достался. Ангелок, а так убивается.

— Давай так и назовём его.

— Как? Сувениром? Ты шутишь?

— Ангел! Ангел — чем не имя?

Патриция пересекла Тибр по мосту Умберто Первого и остановилась на узком тротуаре. Зелёный глаз светофора ехидно подмаргивал ей, призывая не трогаться с места. Действительно, лучше повременить. Вот-вот загорится зелёный для транспорта. Тогда первыми ринутся с места счастливые владельцы скутеров. Бодрая их стая опередит автомобили, унесётся по набережной Тибра в сторону моста Ковуар, подобно стае весенних птах. Следом за скутерами тронутся автомобили.

Гулять по летнему Риму жарко. Если перейти на солнечную сторону улицы, подошвы тут же начинают прилипать к асфальту. А ей ещё нужно добежать по лабиринтам Лацио [27] Лацио – один из районов Рима. до Виа дель Корсо. Там, среди прочих, воздвигся над подтаявшим асфальтом серый дом в четыре этажа с высокими окнами. Рядом, бок о бок точно такой же, но свежеоштукатуренный. В первом этаже дома — кафе «Манго» и магазин «Калцедония». Чуть правее двери кафе — кованые ворота с дверцей, ведущие под арку. Под аркой, направо — дверь на лестницу. От этой двери у Патриции есть ключ. Она ещё обольётся потом, поднимаясь на третий этаж — лестницы в доме высокие. Но в апартаментах Джерома царит прохлада. Полотна фламандцев не любят иссушающей жары.