Коллектив авторов - Ковчег Лит. Том 2

Из окна видны низенькие дома, кусок земли, огороженный забором, и дальше — близко-далекий, рукой подать, но попробуй дотянись, — вулкан.

Поставил на стол пиво возле документов — паспорта, военного билета, листочков анкеты и автобиографии. «Сообщите, какой профессией вы владеете». Автобиография на листках из Маришиной тетради.

Эх, Мариша, Мариша… Теплая комнатушка-гнездышко в общаге для учительниц. Дитенок на стене — у бабушки в Приморье. Мариша скучает по нему. Глаза у дитенка вытаращенные, на голове бант с голову величиной. Ковер на полу пушистый. Поскрипывающий диванчик. Фотообои на стене — озеро с березками.

Месяц я жил в этой комнатушке, скрипел с Маришей на диванчике, спал до обеда, жарил любимую картошку — на домашнем сале из Приморья, до четырех часов ночи таращился в окно, на сопку-вулкан, ожидая инопланетян. Мариша частенько ночью задерживалась в школе-интернате — дежурила, мне никто не мешал. В светлую лунную ночь и в самом деле что-то вспыхнуло за окном. Я подскочил к окну, и как замерло у меня сердце, я готов был кричать, выпрыгнуть с пятого этажа на дорогу и бежать по ней, но вокруг было пусто и лунно.

Попал я к Марише через Юрку-кавказца. Правда, он уже столько в Китай ездил, что его можно китайцем называть.

Юрка меня неоднократно выручал, имея с этого лишь выгоду нравственную — чувство превосходства. Неизвестно, кого Юрка презирал больше — человека, которому он что-то продавал и семь шкур сдирал, или меня, например, которому благодетельствовал. Иногда я ловил в его глазах презрение, но ведь помогал Юрка, с Маришей познакомил, да и потом дал адрес надежной фирмы, которая вызов за границу оформит. Марише он покровительствовал и посему продавал ей шмотки, привозимые из Китая, по средней цене.

Пришли мы как-то с Юркой в учительскую общагу. Зашли в одну из комнат, он меня познакомил — Мариша. Потом говорит — подожди, я скоро. И ушел. А я остался. Как будто всегда там был. Может, они с Юркой договорились? И не помогал ли он мне, чтобы себя оправдать? И кто знает, не спит ли он сейчас с Маришей, столь хитроумной комбинацией унизив и ее, и меня? Да и вызов за границу на мне, как на кролике, решил проверить?

В выходные, когда Мариша дежурила в интернате, я пивком баловался. Юрка заходил, не брезговал, к моей с Маришей жизни присматривался.

— Хороший баба, — отзывался о Марише.

Пил со мной Юрка пиво и философствовал.

— Я, — говорит, — животных люблю, они существа божьи, птичку не обижу, а вот люди… — И давил, размазывал по столу кулаком воображаемых людишек.

Разливное пиво — дурное. Добавляют в него черт-те что, быстро пьянеешь, в конце оно выдыхается, и пьешь уже теплую гадость. Я налил себе и отнес канистру в умывальник, под холодную воду.

Покорила меня Мариша, и прожил я с ней бездумно около месяца. Помогал Юрке шмотки продавать. Мы заходили в общежития и предлагали девчонкам косметику, кофточки, сапожки. У тех, в застиранных халатиках, глаза разбегались, а денег хватало на дешевую косметику — карандаши, румяна, тушь, помаду. Я нес за Юркой сумку, потом раскрывал ее и показывал товар. Юрка давал мне вечером нормальные деньги, но я не тратил, приносил их Марише и говорил, что пока на испытательном сроке в солидной фирме и скоро еще больше зарабатывать буду.

Верила — не верила, не знаю. Только все дольше пригревалась у меня на груди, прижималась сильнее, словно потерять боялась.

Потеряла ты меня, ласковая Мариша. Уехал Юрка за шмотками в Китай, а я получил извещение о том, что для вызова за границу нужны пятьсот долларов.

Денег у меня не было. Пришлось попросить у Мариши, придумав историю с другом в беде и обещанным, но не выданным фирмой авансом. Попросил. Мариша кивнула и вроде забыла, а у меня почему-то от сердца отлегло. Не поеду, не надо. Не поеду.

Дня через два проснулся я утром и увидел ковер на полу, на стене озеро с березами на берегу, портрет глупыша с вытаращенными глазами, а рядом с диваном — табуретку и деньги на ней. И мне сразу стало скучно.

Я взял деньги, и больше Мариша меня не видела.

Вчера весь день сидел над этой проклятой анкетой, а потом — «Владеете ли вы иностранным языком? В какой степени?» — не выдержал, поехал к Адмиралу.

— Люсю в Преображении помнишь? — спросил у меня пьяный Адмирал после второй бутылки самогона. — Какая Люся, какой бутон! «Девушка, а девушка, выйди за меня замуж?» — «Отстань, дурак!» Встретил я недавно Серегу, был он как-то в Преображении. Люся — во! Замуж вышла, мужика своего бьет. Говорил я ей — Люся, бутончик…

С Адмиралом мы познакомились в Преображении, на вербовочном пункте, а потом на ремонте БАТМа «Восток» гнулись. Нас предупреждали — не идите на «Восток», там ни заработка, ни толку, одни ремонты. А на вербовочном спросили:

— На «Восток» пойдете?

— Не-ет.

— А на «Новый Восток»? — схитрила многоопытная кадровичка. Обдурила дураков, и пошли мы на «Восток».

Люся работала в рыбацком магазине. Губы алые, коса пшеничная… И ходили мы с Сашкой в этот магазин по два раза в день. Тогда и стали звать Сашку Адмиралом, он тогда еще на светлое будущее надеялся и начал лотерейные билеты покупать:

— Вот увидишь, выиграю машину, и тогда мы с тобой — кум королю. И все Люси наши будут!

Сашкино суденышко списали полгода назад, никак на гвозди не продадут. И сидит Адмирал в своей боцманской каюте и хлещет самогон, пропивая все, что можно пропить. Скоро и на гвозди нечего будет отправлять. А выпив, грозится увести судно в море. А что будет в море… и в Австралии, — мы не думаем, говорим, перебивая друг друга, пока не настанет пора идти за самогоном. Идти недалеко — рядом с причалом хибарка, в которой баб-Маня все гонит и гонит самогон, пропитав самогонным духом одну-единственную комнатушку с маленьким окошком. Все никак не напьются досыта рыбачки. Оплела их баб-Маня долгами, будто паучиха, но орава ее детей-голодранцев так и не стала сытнее, а хибара — хоромами.

— Что-то ты слишком веселый, — колыхнув животом, сказала баб-Маня, вынося мне бутылку.

— За границу уезжаю.

— Знаю я вашу заграницу, когда вперед ногами выносят. Адмирал совсем на ладан дышит, уговорил бы ты его подлечиться, а то помрет и долг не отдаст.

— Ничего, Манюня, вот выиграет миллион и рассчитается.

— Рассчитается… на том свете угольками.

Адмирал пытался еще сходить к баб-Мане, прихватив с собой фал на продажу, но свалился на шконку и замер — маленький и худой. Я же поднялся на корму и стал жадно глотать морской воздух.

Поднял глаза и посмотрел на мутное солнце, светившее сквозь пепельные облака, — и знакомо заныло в затылке, как частенько бывало у меня в море, когда мы оказывались в районе Рыбачьих островов.

Ловилось там неважнецки, но всегда был штиль, и наша плавбаза уходила туда на время шторма. Измотанные качкой, мы выползали погреться на солнышке и таращились на черные голые камни, торчащие из океана. Там впервые и заныл у меня затылок.