Коллектив авторов - Ковчег Лит. Том 1

Я еще хотел спросить про деда Кузину саблю — зачем ее нагревали и сворачивали, чтобы потом нагревать и разворачивать, если надо воевать…

Но отец уже по камням поднимался куда-то вверх. Я догнал его лишь на маленькой площадке меж гранитных глыб. Там, где они смыкались, было вырублено некое подобие кресла с высокими подлокотниками.

В это кресло отец и сел, откинув голову и закрыв глаза. А точнее — глаз, который вместе с головой оказался в полукруглой нише.

С высоты река была похожа на золотого дракона с китайского термоса, которого освещало слепящее солнце. А за рекой в небо убегала степь, которую нам уже не догнать даже на самом лучшем в мире мотоцикле «Цундапп». Просто степь не имеет ни начала, ни конца, но есть места, где она замыкает контур. И тогда начинаешь все видеть, слышать и чувствовать по-другому.

И я сразу заметил три черные точки птиц, которые словно замерли на одном месте — летели и не могли улететь. Наверное, они что-то кричали, но это все было в другом контуре. А в нашем… ветер принес запах полыни и дождя, от которого отец шевельнулся и открыл глаз:

— Деда Кузю видел… — сказал глухо. — Что-то ремонтировал… Он всегда что-то ремонтировал — часы, оружие, музыкальные инструменты. Восемьдесят пять крестников имел. Все мечтали к нему своих детей в ученики отдать. Особенно когда вечный двигатель сделал. Даже два раза возил его в Киев на комиссию.

— И что сказали?

— Сказали, идея хорошая, надо доработать. Но началась Первая мировая, потом революция…

— А потом?

— А потом… вечный двигатель больше не понадобился.

И как-то сразу поспешил переключить разговор на другое:

— С войны дед Кузя вернулся старшим унтер-офицером. За Георгиевские кресты тогда деньги доплачивали — до ста двадцати рублей в год пожизненно. Вот и решил дед Кузя на эти деньги построить дом. Причем не просто дом, а чтобы все с умом, все как надо — и место с помощью лозы выбрал, и крыльцом на юг, и зерна под крыльцо насыпал, чтобы побольше гостей приходило. А чтобы достаток в доме был, под каждый угол заложил по золотой монете.

Но после гражданской войны наступил такой голод, что люди ели все — кору с деревьев, листья, сорняки, мышей, даже пауков. Отряды проверяющих обыскивали сверху донизу каждый дом: «Хлеб есть? — кричали опухшим от голода с дверей. — Нет? Так что же ты не умер? Значит, хлеб есть!» И снова — искать… А когда уже начали есть трупы, дед Кузя разобрал в доме угол, нашел золотую монету и поменял на мешок муки. Деда сразу в ЧК пытать — где золото? Причем кто пытали?.. Его же крестники, которые сделались революционерами. Три дня пытали, места живого не оставили — поволокли на расстрел. А он уже даже стоять не мог. Кое-как приперли к стенке и начали стрелять… Но смерти все не было и не было… пока не понял — вокруг головы стреляют. Пожалели… крестники…

И добавил, с кривой усмешкой:

— Так что, если бы не мешок муки деда Кузи, то и меня бы не было… А значит, и тебя…

— Это место мне тоже дед Кузя показал… А ему — его отец… Только сяду в кресло — сразу начинаю деда Кузю видеть… и даже слышать… Он еще в церкви псаломщик был, руководил хором, две награды от епископа. А после революции в церкви сделали конюшню, так он псалмы дома распевал… Как затянет что-нибудь на арамейском — просто мороз по коже… от красоты… которая и есть язык Бога, как считал дед Кузя…

— Я сейчас встану, а ты — на мое место… может, дед Кузя и с тобой на связь выйдет, — загорелся вдруг отец, как птица, зависая над седлом, пока я поменяюсь с ним местами (я даже не успел подумать, откуда в голове взялось это «седло»).

И уже сидя в прохладных объятиях гранита — голова, как и положено, в нише, — оставалось лишь закрыть глаза… и тогда это «турецкое (вот и слово нашлось) седло» замкнет контур всего: и этой гонки по бескрайней степи на лучшем в мире мотоцикле «Цундапп», и золотого дракона реки, лапы которого и есть разбросанные по берегам камни, и свернутую боевую саблю деда Кузи, и вечный двигатель, который больше не понадобится, потому что после такого голода человек уже не нужен ни себе, ни Богу, и щемящий звук «Hohnera», связывающий 50-й псалом деда Кузи со всем прошлым и будущим, и гранит… словно разрывающий меня сейчас на части… сперва — на две… В одной половине — прошлое, в другой — будущее, и мне нужно как можно скорее сделать выбор, который я, честно говоря, сделал уже давно… Ну и, конечно, будущее, которого даже еще не знала мама, а может, и не хотела знать, и все это время нарочно тянула с билетами в никуда…

И я выбрал вечный двигатель… чем-то похожий на мой детекторный приемник, осталось только надеть трофейные наушники с загадочной надписью «OBETA»… в которых по бесконечному кругу вращались давно знакомые слова: мой город — весь как нотная тетрадь… еще не тронутая вдохновеньем… мой город — весь как нотная тетрадь…

Понтос, 2017 г.

— Это у себя в своей дикой Раше ты был Вовкой Мошкиным, а здесь, в стране неисчерпаемых баунти, я буду называть тебя просто Боб, — сказал брат, с прищуром потягивая через пластиковую трубочку свой вечерний дринк. — Меня тоже, между прочим, теперь звать не Мишка, а Майкл. И вообще, брат, ты о старых своих привычках забывай. В Америке все по-другому. Ты думаешь, почему мы тут сидим и жрем эти их гамбургеры, которые нужно сразу погасить дринком, чтобы кетчуп не полез обратно. Ты думаешь, у меня дома этого дринка нет или этих занюханных котлет в булке? Просто здесь так принято. Сейчас вся Америка, можно сказать, жрет свои гамбургеры и пьет полагающийся ей дринк — отдыхает… Чтобы потом хорошо работать. Кто хорошо умеет отдыхать, тот умеет и хорошо работать. Завтра мы будем хорошо отдыхать и поедем на уикенд…

Брат у меня вообще что надо. Он у нас в семье с детства башковитый, постоянно что-нибудь придумывает. То придумал газированную водку. Пьется гладко, а вставляет наповал. То придумал шузы с фонариками, чтобы видно было, куда в нашем развороченном дворе ногу в темноте ставить.

Здесь, уже в Америке, растворитель для жвачки придумал, чтобы от этой гадости вещи очищать. Скоро, говорит, компания «Проктер энд Гэмбл» должна наладить производство.

Есть у него и еще задумки. Главное — выйти на связь с космическим агентством НАСА — одно свое изобретение показать. Он его еще в нашей Раше хотел показать, но те, кому он показывал, или ничего не поняли, или поняли… даже слишком хорошо поняли, но сделали вид, что дураки. Хотели и Мишку в дураки записать, да грянула перестройка, и всех дураков из психушки выпустили. Теперь они стали олигархами, а кое-кто… Впрочем, это уже государственная тайна. Мишке, правда, какой-то укол все-таки успели сделать, и от этого укола в нем проснулась такая сила нерастраченного ума, что Америке в срочном порядке понадобился его мозг, чтобы… спасти человечество, а если понадобится, то и сделать его, то есть человечество, счастливым, начиная, конечно, с американцев.