Коллектив авторов - Ковчег Лит. Том 1

Честно говоря, я так и не смог тогда понять, кто такой Ильин и чем он вообще занимается. Время от времени он приносил отцу в ремонт какие-то странные вещи — то японский микроскоп, удачно выменянный им на ранее отремонтированный отцом портативный радиоприемник (для диверсантов) «Radione», то потемневшую икону, которую просил просветить рентгеном, чтобы определить — есть ли под верхней чернотой еще слой.

На меня Ильин обычно не обращал внимания и лишь один раз, словно о чем-то вспомнив, вытащил из своего чемоданчика какую-то книгу и незаметно передал мне.

Это был «Остров сокровищ» Стивенсона.

Я тут же начал рассматривать замечательные рисунки Жоржа Руо, чтобы не мешать отцу исследовать квадратную пластину из бело-серебристого металла. Вся она была покрыта какими-то иероглифами и письменами.

— Что это? — спросил отец.

— Деньги, — сказал Ильин. — Такие раньше были деньги. Только очень давно…

— Хорошо сохранились, — сказал отец, откладывая в сторону мощную лупу.

— Сплав платины, алюминия и меди, — пояснил Ильин.

— А что — есть такой сплав? — усомнился отец.

— Есть… Точнее — был… — сказал Ильин. — Двенадцать тысяч лет назад… в Атлантиде…

— Это на деньгах написано?

— Нет, здесь написано другое… — Ильин подслеповато поднес пластину к глазам. — Выдан в храме прозрачных стен… если с финикийского… с древнефиникийского перевести.

На что отец даже отвечать не стал — ушел просвечивать пластину рентгеном. Ильин хотел удостовериться, что в сплаве нет стыков.

Но кто бы мог тогда подумать, что через сорок лет об Ильине будут снимать фильмы и писать газеты, а его коллекция произведений искусств и предметов старины окажется одной из крупнейших в Европе, которую специалисты оценят в сорок миллиардов долларов.

…Были в ней рукописи А. С. Пушкина, М. Ю. Лермонтова, Н. В. Гоголя, А. С. Грибоедова, переписка Екатерины II с Вольтером, около десяти тысяч отреставрированных лично Ильиным старинных книг, не считая икон, картин и прочих раритетов древности.

Одно только первое издание Острожской библии, по заключению экспертов, может стоить от полумиллиона долларов. Не говоря уже о редчайших экземплярах — «Византийских эмалях», библии Вольфа с рисунками Густава Доре, морском уставе Петра Великого и «Царской охоте» в четырех томах.

Остается только гадать, что думал и чувствовал Александр Ильин, когда пил чай из серебряной кружки великолепной работы Ивана Равича, изготовленной лично для Петра Первого, который тоже, возможно, пил из нее чай, а может, и кое-что покрепче.

Или когда брал в руки это маленькое евангелие, которое Екатерине Второй подарили еще в детстве. Или листая редчайший экземпляр книги Йосифа Флавия «Иудейские Древности», изданной в 1590 году в Германии. А потом выходил во двор и ложкой Фаберже задумчиво размешивал корм для курей…

И все это в доме простого электрика, который всю жизнь проходил, как бомж — в кирзовых ботинках и рабочей спецовке.

Потом, правда, выяснилось, что мать Александра Ильина из древнего дворянского рода Римских-Корсаковых. После революции она вышла замуж за чекиста Ильина, который принимал активное участие в экспроприации ценностей из имений и церквей и «увлекся» коллекционированием. Даже научился реставрировать книги и прочие предметы старины, к чему постепенно привлек и сына, Александра.

Но Александр пошел дальше отца — стал художником, и не просто художником, а уникальным мастером имитации техник старых мастеров-иконописцев, освоил тайны изготовления эмалей и много других вещей. Вдобавок ко всему, какое-то время проработал реставратором в Киево-Печерской лавре, где восстанавливал иконы, редкие книги и делал кожаные переплеты.

Монахи сами отдавали ему самое ценное, чтобы только не досталось «безбожникам».

Среди коллекционеров Ильин приобрел известность как эксперт древностей, искусный реставратор и энциклопедически образованный человек, знания которого просто поражали.

Но как мог один человек, да еще в стране, где церкви превращали в склады, а за икону грозил срок, собрать такую коллекцию и уцелеть, — до сих пор остается загадкой.

Хотя разные ходили слухи — что Ильин вор в законе и являлся хранителем воровского общака. Что работал на КГБ, которое его и прикрывало до последних дней. И даже что напрямую подчинялся Лаврентию Берии, которому нужны были подобные эксперты, чтобы разобраться с хлынувшими после войны из Европы ценностями.

К слову сказать, отцовский мотоцикл «Цундапп» купил именно Ильин. На нем он колесил по деревням с проверкой электросчетчиков и чердаков, где словно затаилось время и попадались порой удивительные вещи.

В чем-то они с отцом даже были похожи. Отец возвращал жизнь различным механизмам, Ильин — спасал от исчезновения раритеты прошлого. Словно кто-то им поручил — ремонтировать и сохранять хрупкий мир от распада. Пока не закончатся запчасти.

Потому что когда заканчиваются запчасти, начинается война.

Эта мысль пронзила мой мозг ночью в «Храме прозрачных стен», который я покинул, крепко сжимая в руке квадратную пластину из бело-серебристого металла.

— Mehr Sein als Scheinen, — с улыбкой боли напутствовал меня Ильин, словно наперед знал, что я буду делать с этой пластиной за пределом его взгляда.

Но в «Храме прозрачных стен» не нужны слова, от которых все беды. Ибо слова и есть стены, за которыми можно спрятать все. И сейчас в этом храме скрывается Ильин, потому люди его и не видят. Они живут в разном времени. Даже стрелки их часов крутятся в разные стороны, чтобы не видеть то, что не нужно видеть. А главное — не помнить, так как «Храм прозрачных стен» и есть наша память, доступ в которую лишь для избранных. А в том, что Ильин избран, ни я, ни отец никогда не сомневались. Бело-серебристая пластина замыкала контур.

У дома Барского перевел дух и сразу вспомнил, что где-то здесь начинался подземный ход, в который кто-то ушел и не вернулся. Чего больше всего и боялся Ленька Француз. А мне надо вернуться. Ведь улицы и переулки — это тоже ход, в который уходят, чтобы вернуться.

…В тревожной тишине постепенно начинают проступать звуки.

Это дед в чунях шаркает по кухне, звякает ведро — вышел во двор… покормить лошадь Эльзу… которой не было. Целых три года уже не было. А дед по привычке продолжал рано вставать, чтобы ее покормить.

С тех пор, как его выпустили из тюрьмы с перебитыми пальцами, он совсем забыл слова, от которых все беды. Даже в шашки со мной играл молча, осторожно передвигая дамку култышкой пальца.

Следом за дедом обычно вставала бабушка и начинала выбирать из печки золу, негромко постукивая окаменевшими углями.

Значит, с дедом и бабушкой все в порядке. А мама сейчас далеко — на целине, где она директор школы и одновременно учитель математики, физики, немецкого и даже физкультуры. Только школы еще нет, а есть бескрайняя степь, усеянная дикими цветущими тюльпанами, как на черно-белой фотографии из последнего письма.