Коллектив авторов - Ковчег Лит. Том 1

— Ну, понимаете, — Леня вдохновился от своей прозорливости и стал говорить громче, — любая вещь, точнее, если каких-то вещей много, любых предметов, растений, животных, — если их очень много, они составляют своей массой сознательное существо. Это есть их повелитель, бог, назовите, как нравится.

— А при чем здесь кабан? — не понял сын.

— Кабан — это повелитель имбиря, — объяснил Леня.

— Но почему? — спросила мать.

— Да, — поддержал ее сын.

— Понимаете, имбирь едят в основном свиньи, — начал ответ Леня, — а поедаемый и поедающий становятся похожими: есть такой метафизический закон.

Мать и сын задумались.

— Тогда почему свинья не похожа на имбирь? — спросил сын.

— Во-первых, она похожа, — подняв палец, не согласился Леня, — а еще свинья эволюционно выше и поэтому доминирует.

— Я не поняла, а что ему от меня надо, — озабоченно спросила Марина Сергеевна.

— Он, как любое божество, хочет разрастаться. Кто употребляет имбирь, отдает ему часть себя и делает его больше.

— И он всем снится? — спросила Марина Сергеевна.

— Нет, избранным. Божество выбирает избранных служителей и устанавливает с ними глубокую связь.

— Глубокую связь, — повторила мать и задумчиво облизала губы.

— Да, — подтвердил Леня, — экстатическое единение.

— Слушай, она не знает, что это такое, и я тоже, говори по-русски, — попросил сын.

— Ну, это большое счастье, — пояснил Леня.

— Большое бабское счастье, — перефразировала себе Марина Сергеевна, — а это опасно?

— Я думаю, нет, имбирь — безвредное растение, и его повелитель наверняка тоже. Вот табак, мандрагора или мак…

— Так, а что там про экстатическое единение? — перебила его Марина Сергеевна. — Что для этого надо сделать?

— Нужно отдаться ему полностью.

— Это как?

— Не знаю, — признался Леня, — божество обычно само объясняет.

— Мам, зачем тебе это? — не понял сын и изобразил нарочито тревожный взгляд.

— Просто интересно, — сказала мать и пошла на кухню. Она заварила имбиря больше, чем обычно, выпила, а потом долго не могла уснуть и от этого мучилась. К рассвету весь скопившийся сон одолел Марину Сергеевну разом, она погрузилась в сладкую дрему, а потом поняла, что стоит на поляне с вечно восходящим оранжевым солнцем. Она подбежала к лесу на своих мощных коротких ногах. Там снова стоял кабан, словно был задуман появляться именно в этом месте.

Кабан подошел к ней, обошел сзади, и Марина Сергеевна почувствовала в себе знакомое физическое присутствие. Присутствие задвигалось взад и вперед.

«Экстатическое единение, полностью отдаться», — вспомнила Марина Сергеевна.

Удовольствие начало набухать внутри нее пузырем. Он увеличивался все больше, но тонкая пленка отделяла ее от полного, окончательного счастья, и эта пленка никак не лопалась. Казалось, еще немного, и это случится, но ничего не происходило, и вдруг Марина Сергеевна поняла, что ей нужно сделать. Она физически почувствовала себя как отдельный предмет, который волевым усилием нужно отдать кабану. Но тут у нее в голове появился вопрос: «Если я отдам себя кабану и стану частью его, то кто же будет наслаждаться экстатическим единением? Кабан?» Она поняла, что не хочет, чтобы кто-то испытывал ее собственное счастье, и запротестовала внутри.

Кабан остановил движения и слез с Марины Сергеевны, а потом презрительно сморщил морду и убежал в глубь леса.

— Спасибо за все, но теперь я как-нибудь сама, — подумала проснувшаяся Марина Сергеевна. Она повернулась к спящему мужу и толкнула его в плечо.

— Чего? — простонал просыпающийся муж.

— А что если бы я изменила тебе с… — начала Марина Сергеевна хитро и задумчиво.

— С кем? — муж напрягся и окончательно проснулся.

— Например, — сказала она медленно, наслаждаясь напряжением мужа.

— С кем? — спросил муж еще раз.

— С кабаном, — равнодушно ответила ему Марина Сергеевна.

— С каким еще кабаном? С Кабановым, что ли? — муж вспомнил общего знакомого, Кабанова, и напрягся еще сильнее.

— Нет, с настоящим кабаном, лесным.

— Тьфу ты. Зачем тебе кабан? — успокоился муж.

— Нет, я просто… ну так… фантазирую. Мне интересно, что ты об этом думаешь.

— Я против, — сказал муж, подумав, — но это не так плохо, как с человеком. Животное ближе к растению, а с растением — это вообще не измена.

Марина Сергеевна рассмеялась.

Она приблизила свое крупное мягкое тело к телу мужа и испытала сладость в пояснице. Муж удивленно поддался ее движению.

— Слушай, а можешь это… — спросила Марина Сергеевна.

— Что?

— Можешь похрюкать?

Я, конечно, догадывался, что у меня есть, должен быть, отец, но говорить в доме об отце было не принято. Бабушка вообще не любила лишних слов, от которых, считала, все беды.

Они и с дедом не особо разговаривали, разве что, когда тетя Оля привозила в город на продажу душистое подсолнечное масло, и все собирались за столом в ожидании борща.

Говорили о каких-то родственниках, которых я никогда не видел. Тетя Оля тоже была родственницей, но чьей и кому — я тогда не задумывался и не знал. А думал поскорее улизнуть на улицу, где хромой Кеша уже, наверное, принес гитару и лениво перебирает струны, пока не подтянутся остальные «босяки» (как бабушка называла уличных). А может даже и «бося́чки», одну из которых звать Светка, и тогда Кеша лично для нее споет мою любимую песню — про девушку из Нагасаки.

Дед заканчивал борщ первым и мрачно уходил во двор подкинуть лошади сена. А тетя Оля начинала рассказывать о главном родственнике, которого называли просто — «он».

Когда я пошел в первый класс, мать сразу из школы отвела меня к отцу на работу и сказала:

— Вот твой…

Хотя, наверное, могла бы и не говорить.

Отца я узнал сразу, так как у него не было одного глаза, и он носил черную пиратскую повязку. Свой глаз он потерял на войне, на которой воевал всего три месяца, но успел получить два ордена, потерять глаз и оставить свою роспись на рейхстаге.

Просто когда началась война, ему было еще мало лет, и в армию его не взяли. А через несколько лет он уже освобождал Европу и вернулся домой на трофейном мотоцикле «Цундапп», который собрал из запчастей.

После войны всегда много запчастей, из которых, как из конструктора, начинают собирать новую старую жизнь. Пока не закончатся запчасти.

А тогда запчастей было еще много — целых два шкафа в кабинете отца были забиты этими запчастями, среди которых встречались и трофейные: немецкие динамики «Telefunken» с лучшими в мире диффузорами, секрет которых так и не разгадан до сих пор, переменные конденсаторы с позолоченными пластинами, пальчиковые радиолампы «Siemens», сопротивления, катушки индуктивности, реле, ферритовые кольца и много чего еще, напридуманного лучшими умами для войны.