Коллектив авторов - Ковчег Лит. Том 1

— А теперь — брысь отсюда, — беззлобно сказал он, вновь обратив внимание на мое присутствие.

Я положил хлеб и сигарету на край стола. Он с искренним удивлением поднял на меня глаза и, видимо, впервые разглядел. Скорее всего, мой взгляд любви к нему не выражал.

— Интеллигент, что ли? — спросил он не без интереса, несколько неожиданного.

Я промолчал.

— Не бери в голову, кури табак, — он пододвинул мне пепельницу, — а потом еще раз помоешь палубу.

Я кивнул, закуривая. Потом я делал вид, что мою «палубу», а он делал вид, что меня не замечает. После обеда он вновь позвал меня, и я до ужина перебирал какие-то вещи на стеллажах, — в общем, тот день выдался более чем удачным. Может быть, он забрал бы меня с развода и на следующее утро, но скорее всего не смог отличить моей физиономии среди других. Правда, я в его милостях и не нуждался, ибо в тот день заступал наш караул во главе с капитаном Сидоренко и наш дежурный по комендатуре, майор Джалалов, с гордостью носивший на плечах новенькие большие звезды. Оба они относились ко мне хорошо, посему я не только не ожидал от них гадостей, но и надеялся продолжить почти курортное существование. К счастью, в надеждах своих я не обманулся, мало того, наши солдатики даже впустили меня в караулку и накормили перловой кашей: я впервые за несколько дней был еще и сыт. В тот же вечер случилось и престранное происшествие.

Отбой прошел на редкость спокойно. Капитан Сидоренко, явно с отвращением относившийся к своим надзирательским обязанностям, не гонял нас множество раз вверх-вниз, а сразу с плаца запустил в коридор, провел вечернюю поверку и разрешил укладываться. Мы вытащили из каптерки наши «вертолеты», деревянные топчаны, при помощи скамеек соорудили из них подобие сплошных нар и улеглись, прикрывшись шинелями. Горел только дежурный свет, когда заскрипел засов:

— Кузнецов — на выход, — объявил бесстрастный голос.

— С вещами, — пошутил кто-то сонно. Все заржали.

— Ну-ка, сделай нам чаю, быстренько. И вызови старшину, — приказал майор.

Не привыкший к подобному обращению матрос Кожедуб поморщил лоб, но чай вскоре принес и стал звонить старшине. Меня же майор Джалалов усадил рядом с собой, у пульта дежурного, и угостил сигаретой.

— Ну, рассказывай, Кузнецов, как до такой жизни докатился, — его маленькие глаза лучились доброжелательностью.

— Ну, погулял малость…, — пожал я плечами. Вообще-то я хотел спать и к беседам на вольные темы расположен не был.

Видимо, почувствовав это, Джалалов перешел к делу, вернув лицу выражение серьезно-озабоченное:

— Ты, Кузнецов, образованный, да?

— Ага, — ответил я.

— Ты по-фашистски говорить можешь?

— По-немецки?

— Ну, по-немецки или еще по какому?

— По-английски, более или менее прилично. А с кем говорить?

— Да привезли тут одного. Патруль в Старом Городе забрал. Пьяного у ресторана «Лисья нора». По-русски, говорит, не понимает. Я ему меж глаз засадил. Все равно, сволочь, не понимает. Консула какого-то стал требовать. Может, и вправду немец, турист, их тут полно везде. Только на хрена он тогда в нашу форму вырядился? Еще в тюрьму за него угодишь… Слушай, пойди поговори с ним, да? Успокой, чтоб он потом на нас не жаловался, да? — почти заискивающе попросил он.

Я кивнул.

— Да вот, посмотри, что у него отобрали, — он пододвинул ко мне картонную коробку. В ней лежали мятые червонцы, две банкноты по десять марок, горсть монет, копеек и пфенингов, пачка табака, но самое забавное — круглый тяжелый значок с изображением Мао Цзедуна.

— Ба-ба-ба, — сказал я, — не сносить всем головы. Может, лучше его выпустить, пока не поздно?

— А если он шпион? — испуганно выдохнул майор.

— Ну, если шпион, то другое дело, — пришлось согласиться мне.

Меня впустили в камеру. В углу ее, обхватив коленки, сидел коротко стриженный белобрысый мальчишка в гимнастерке старого образца без погон, в галифе и кедах. С первого взгляда он и вправду напоминал солдатика-первогодка, только подстрижен был уж слишком аккуратно и модно, явно не товарищеской рукой, да и личико слишком домашним выглядело, хотя ведь кто только в Советскую армию по глупости не попадает, вот ведь и я, например…

— Слушай, ты и вправду по-русски не говоришь?

— Я не понимаю по-русски, — почти по слогам и не очень-то любезно проговорил он.

Мне даже показалось, что он несколько переигрывает. Но я все-таки поинтересовался:

— Do you speak English?

— Oh, yes, yes! — он даже вскочил на ноги. — Этот толстый офицер — сумасшедший. Сумасшедший. Он ударил меня по лицу.

— Слушайте, давайте не так быстро. Думаете, я каждый день тут в английском упражняюсь? Вы лучше садитесь, поговорим. Он послал меня на переговоры с вами. Они все сами не рады, что вас забрали, но и выпустить боятся. А вы правда из Германии?

— Да, из Берлина, из Западного Берлина, — уточнил он, пристально посмотрев на меня.

Я никаким особым образом не отреагировал.

— Я никого не трогал, мы ужинали в ресторане. Я приехал туристом. Завтра мы должны ехать в Ленинград. Стою и курю, а эти военные люди меня схватили, кричали что-то и затолкали в машину. Слушать меня они не хотели, не понимали, а кричать я просто не успел.

— А почему вы в эту форму одеты?

— Мы с Томасом купили ее на рынке в Берлине. Она такая красивая и удобная. Да, извините, меня зовут Клаус, Клаус Вагнер, — он протянул мне вялую ладошку.

Я пожал ее и сказал ему свое имя.

— А зачем же вы ее в Таллине-то решили надеть?

— Почему в Таллине? Мы и в Берлине так ходим. Кому какое дело. Она же без погон… Мы думали, что у вас почти все в форме ходят, что это обычное дело. Я смотрел фильм «Судьба человека», так там большинство в форме.

— «Судьба человека»?

— О да, это фильм про настоящего коммуниста.

Честно говоря, на душе у меня стало как-то нехорошо — запахло провокацией.

— Очень интересно, — сказал я, присев на корточки рядом с ним. Больше всего мне почему-то хотелось курить.

— Вы курите, да? — спросил я.

— Они взяли мой табак.

— Один момент, — поднял я многозначительно палец, — я попытаюсь.

Я постучал в дверь, солдатик тут же открыл и проводил меня к майору, который на мою просьбу тут же выдал немцев табак, коробок спичек и жестяную банку. Попутно я заверил его, что все будет хорошо, и вернулся к немцу. Он свернул нам самокрутки из специальных бумажек, с удовольствием закурил и улыбнулся. Возможно, он проникся ко мне доверием, чего нельзя было сказать обо мне: настоящим коммунистом в те времена называли исключительно всеми любимого Леонида Ильича Брежнева, и то в рамках общественного договора, обязательного лишь для официальной обстановки политзанятий. Когда же немец произнес эту магическую формулу, я растерялся, но пока ходил к майору, решил на всякий случай лучше обдумывать свои слова.