Джеймс Фрей - Миллион мелких осколков

Я так рада, что ты пришел.

Я тоже.

Я скучала.

Я тоже.

Она немного отодвигается.

Давай сядем.

Она тянет меня вниз. Мы садимся на замерзшую землю, покрытую хрупкими листьями и ломкими прутьями. Протянув руку, она нежно касается моей поцарапанной щеки.

Что с тобой?

Напоролся на сук.

Как же ты его не заметил?

Я не глядел по сторонам.

Хочешь, я вылечу?

Каким образом?

У меня есть дар.

Правда?

Показать?

Да.

Она наклоняется и целует, целует меня в щеку. Я отстраняюсь.

Что ты делаешь?

Заживляю царапину.

Она же свежая.

Вижу.

Там же кровь.

Вижу.

Заразиться хочешь?

Она наклоняется.

Хочу.

Я не останавливаю ее. Приоткрытыми губами она касается моей щеки. Ее язык скользит по моему лицу, я закрываю глаза. Такое сладкое чувство, как талое, мягкое мороженое. Чувство свободы, я парю, словно перо на ветру. Чувство близости, как будто она это я. Целует меня, касается языком. Теплое, нежное касание. Мои глаза закрыты.

Она прижимается ко мне, ее руки обнимают меня, тонкие, сильные. Я прижимаюсь к ней, мои руки раскинуты. Она целует меня в щеку, в губы, они отвечают. Они говорят – иди ко мне, и она откликается. Наши открытые рты смыкаются. То быстро, то медленно, то страстно, то нежно, то наступая, то подчиняясь. Любить и быть любимым. Мы под одеялом. Больше не холодно. Она прижимается ко мне, я к ней, тесно-тесно, ее руки бродят по моему телу, мои по ее. Наши руки встречаются. Объятие. Руки сцепляются. По цепи идет ток. Ее рука выскальзывает из моей, скользит по моей груди, животу, опускается ниже, еще ниже. Мне нравится чувствовать ее руку там, между ног, но страх заполняет меня, дикий страх. Я боюсь. Я отталкиваю ее руку, осторожно, но отталкиваю. Мы все еще прижимаемся друг к другу, наши губы сомкнуты, она снова кладет руку мне между ног, я отталкиваю ее. Мне страшно. Дикий всепоглощающий страх. Страх, близкий к панике. Она отодвигает свое лицо, говорит.

Что-то не так?

Не могу дальше.

Ты весь дрожишь.

Знаю.

Почему?

Я боюсь.

Чего?

Всего.

Что ты хочешь сказать?

Просто боюсь, и все.

Меня?

Нет.

Она притягивает меня ближе.

Я не сделаю тебе больно.

Знаю.

Я не брошу тебя.

Знаю.

Скажи мне, чего ты боишься?

Я смотрю в ее лицо, оно совсем близко. В ее глаза, ясные, синие. Даже в темноте видно, что они прозрачные, как родниковая вода.

Я никогда не делал этого.

Чего?

Того, что мы, насколько я понимаю, собираемся сделать.

Что ты хочешь сказать?

Я никогда не делал этого.

Ты никогда не занимался сексом?

Занимался, но не так.

Что ты хочешь сказать?

Я никогда не занимался сексом в трезвом состоянии.

А с любимой девушкой?

Никогда.

Почему?

Не знаю.

Я не сделаю тебе больно.

Я знаю.

Так что же у тебя с ней произошло?

Я делаю глубокий вдох. Мне страшно. Я говорю.

Она была девственницей, когда мы познакомились. Берегла себя для настоящей любви. Через пару месяцев она решила, что готова. Мы все обсудили, назначили день и устроили романтический ужин в ресторане. Я сильно нервничал, поэтому выпил лишнего, для храбрости. Когда мы пришли к ней в комнату, она зажгла свечи, включила классическую музыку, постель была усыпана цветами, все это походило на какой-то идиотский фильм. Мы начали, а когда наступил решающий момент, у меня не встало. Я хотел ее больше всего на свете, но ничего не смог сделать, потому что нервничал и напился.

Я еще раз набираю воздуха, дрожь становится сильнее, страх тоже. Мне невыносимо вспоминать об этом, и я ненавижу себя за это прошлое.

Мы попробовали еще раз, и еще раз, и еще. Пробовали каждую ночь в течение двух недель, и у меня ничего не получалось. С каждым провалом страх становился сильнее, я чувствовал себя все более униженным и раздавленным. Она предлагала мне себя, а я не мог ее взять, потому что оказался импотентом. Каждый раз я оказывался грёбаным импотентом.

Наши отношения продолжались еще какое-то время, но скорее по привычке. Для нее это была вредная привычка, для меня полезная. Когда мы в последний раз попытались заняться сексом, я решил признаться, что люблю ее. Я подумал, если признаюсь, мой страх пройдет и у меня все получится. Мы лежали в постели, голые, я был трезвый, смотрел ей в глаза. У нее такие глаза, знаешь, голубые, не как у тебя, а светлее, напоминают лед, и вот я посмотрел ей в глаза и сказал – я люблю тебя. Она ничего не ответила. Она взглянула на меня этими своими глазами, они были холодные, пустые, далекие, и я прочитал в них отвращение. Я повторил свое признание еще раз, и тогда она оттолкнула меня, выскочила из кровати и побежала в ванную. Вернулась, уже улыбаясь, и сказала – знаешь, ты странный человек, поцеловала меня в щеку, легла, отвернулась и заснула.

Я делаю глубокий вдох.

Долгое время я считал, что, если буду с ней, она поможет мне сохранять трезвость и моя жизнь наладится. Долгое время я считал, что она каким-то образом спасет меня. А когда я оказался импотентом, я понял, что это вообще полный крах, все кончено. Я понял, что до конца жизни быть мне всего лишь пьяным обдолбанным импотентом, отвратительным ублюдком, и мне остается только одно – целенаправленно добивать себя с помощью алкоголя и наркотиков. Так я и поступал, и куда бы ни пошел, везде мне мерещились ее глаза, и стоило мне подумать о ней, как сразу представлялись эти глаза в тот момент, когда я признался, что люблю ее, и увидел в них отвращение.

Я всматриваюсь в темноту. Там нет ничего. Меня переполняют чувства, которые я пережил тогда, и сейчас они вернулись с той же силой. Униженность, стыд, растерянность, бессилие, импотенция.

Лилли обнимает меня, но не мешает думать о своем. Я смотрю в темноту и дышу. Невозможно изменить прошлое, невозможно и забыть его. Что было, то было, и я сам во всем виноват. Хотелось бы, чтобы жизнь сложилась иначе, но ничего не поделаешь. Прошлое прошло. Пора принять его и отпустить. Принять и отпустить.

Лилли смотрит на меня и говорит.

Ты перестал дрожать.

Да, только что.

Давай не будем спешить.

Да, давай.

Все произойдет, когда ты сам захочешь.

Спасибо.

И для меня так тоже будет лучше.

Почему?

Мы с тобой вроде эту тему уже обсуждали.

Немного.

Хочешь больше?

Я хочу столько, сколько ты можешь мне доверить.

Я могу тебе доверить все.

Тогда расскажи мне все.

Она не сразу отвечает, улыбается.

Это страшно.

Я понимаю.

По-настоящему страшно.

Я не сделаю тебе больно.

Она снова улыбается.

Знаю.

И не брошу тебя.

Знаю.

И не осужу тебя.

Спасибо.

Она улыбается, на мгновение отводит глаза, оглядывается кругом. Улыбка сходит с ее лица, блестящие глаза тускнеют, она говорит. Она рассказывает про свою мать-наркоманку, про безобразия, которые та творила. Говорит, что мать сама была проституткой и продала ее. Лилли тогда было тринадцать. Мужчина, который заплатил, видел Лилли раньше и хотел именно ее. Матери не на что было купить наркотики. И она продала Лилли этому типу за двести долларов. Продала на час, а вышло, что на всю жизнь. Продала за полный шприц. Двести долларов за полный шприц. Лилли рассказывает мне, что за этим мужчиной последовали другие. Мать стала продавать ее постоянно, а сама перестала работать. Лилли рассказывает про боль, унижение, ужас. Мужчина за мужчиной. День за днем. Надругательство за надругательством. И множество полных шприцов. Шприцов, оплаченных ее телом. Лилли рассказывает, как сама стала колоться. Как ненавидела эти шприцы, но они помогали забыться. Мужчина за мужчиной. День за днем. Надругательство за надругательством. И только шприцы помогали забыться.