Джеймс Фрей - Миллион мелких осколков

Говорит Джоанна.

А ты не считаешь, что понимание причины твоего поведения помогло бы тебе его изменить?

Мне кажется, я понимаю причину.

Не поделишься с нами своими мыслями?

Нет, пожалуй.

Почему?

Потому что это причинит боль родителям и огорчит их, а мне кажется, с них и так уже довольно.

Говорит Мать.

Мы предпочли бы все узнать, Джеймс.

Говорит Отец.

Безусловно.

Я смотрю на них, глубоко вздыхаю, говорю.

У меня всегда было такое чувство. Не знаю подходящих слов, чтобы описать его точно, какая-то смесь обиды, гнева, злости, сильной боли. Эту смесь я называю Яростью. Я испытываю эту Ярость с тех пор, как начал себя помнить. Это чувство, которое сопровождает меня всю мою жизнь. Я научился справляться с ним, но до недавних пор не знал другого способа, кроме алкоголя и наркотиков. Я употреблял то, что было под рукой, и если дозы хватало, то Ярость отпускала. Проблема в том, что она всегда возвращалась и с каждым разом делалась сильнее, и требовались вещества сильнее и дозы больше, чтобы убить ее, а цель у меня всегда была одна – убить ее. После того как я в первый раз напился, я узнал, что алкоголь убивает ее. После того как я в первый раз принял наркотики, я узнал, что наркотики убивают ее. Я стал принимать их часто не потому, что у меня генетическая предрасположенность или какая-то болезнь, а потому что знал – они убивают эту проклятую Ярость. Я понимал, что заодно убиваю и себя, но убить Ярость было важнее.

Я смотрю на родителей.

Не знаю, почему, не знаю, важно ли это, но всякий раз, когда вы находитесь рядом, эта Ярость усиливается. Каждый раз, когда вы пытались меня воспитывать, поучать или баловать, как-то заботиться обо мне, Ярость становилась невыносимой. Когда мы говорим по телефону и я слышу ваши голоса, Ярость растет. Я рассказываю об этом не для того, чтобы обвинить вас, я правда считаю, что вас не в чем винить. Я знаю, что вы делали для меня все, что в ваших силах, считаю, что мне повезло с вами, и не думаю, что какие-то ваши поступки могли вызывать у меня Ярость. Может, у моей Ярости есть генетические причины, но я сильно сомневаюсь в этом и на хер посылаю эту вашу генетику, я ни фига не считаю генетику или болезнь причиной. А то бы уж слишком легко было увильнуть от ответственности за свое поведение. Все, что я делал, я делал с полным сознанием того, что делаю. Каждый раз я прекрасно сознавал, что делаю, когда собирался двинуться, закинуться, качнуть по вене, подышать в трубку или нахамить полицейским. Каждый раз я принимал сознательное решение. Чаще всего я хотел убить свою Ярость, иногда хотел убить себя, порой не понимал разницы между первым и вторым. Но я понимал, что моя цель – убить, что эта цель приближается с каждым глотком, с каждой дозой, и моя смерть, может, будет благом для всех. Как бы то ни было, я чувствую то же самое и сейчас, сидя тут рядом с вами, и буду чувствовать завтра утром, когда увижу вас. Я буду чувствовать эту Ярость во время нашего разговора и некоторое время после, и если есть какое-то объяснение тому, почему я таким стал и почему так себя веду, то это моя Ярость, с которой я не умею справиться без алкоголя и без наркотиков. Как мне исправиться? Я принимаю ответственность на себя, учусь контролировать себя и справляться со своей Яростью. Для этого потребуется немало времени, но если я продержусь достаточно долго, если не поддамся слабости и не сверну с пути, что бывает, то все получится.

Отец и Мать смотрят на меня. У Матери такой вид, словно она сейчас расплачется, Отец побледнел, словно увидел жуткую катастрофу. Мать хочет что-то сказать, открывает рот, закрывает, вытирает слезы. Отец смотрит перед собой. Говорит Джоанна.

Не вдаваясь в детали, я сказала бы, что твоя теория не лишена смысла. Скажи только, откуда, по-твоему, берется эта Ярость?

Не знаю.

Она смотрит на родителей. У Матери на лице слезы, Отец так же неподвижно смотрит в одну точку. Мать глядит на меня, говорит.

Почему ты никогда не рассказывал нам об этом раньше?

Как ты себе представляешь такой разговор?

Ты ненавидишь нас?

Я отрицательно трясу головой.

Что мы сделали не так?

Ничего, Мама. Тут нет вашей вины.

Она вытирает лицо. Отец неподвижно смотрит перед собой.

Прости, Джеймс.

Не извиняйся, Мама. Это я должен просить прощения.

Следует долгое молчание. Отец смотрит на Джоанну и говорит.

Может ли это чувство, или комплекс чувств, корениться в проблемах со здоровьем?

У Джеймса были проблемы со здоровьем в детстве?

Да, у него болели уши.

Какой диагноз ему поставили и какое лечение назначили?

Говорит Мать.

Мы не знаем.

Как это вы не знаете?

Мать смотрит на Отца, берет его за руку и говорит.

Когда мальчики родились один за другим, у нас было плоховато с деньгами. Боб работал адвокатом, но почти весь его заработок уходил на погашение кредита, который он взял на учебу в университете. Боб-младший родился здоровым ребенком, очень жизнерадостным. Вел себя спокойно, уравновешенно. Джеймс – полная противоположность. После рождения все время кричал, целыми днями кричал, и, что ни делай, успокоить его не удавалось. Это был жуткий крик, нескончаемый, громкий, пронзительный, он до сих пор звучит в моей памяти. Мы обратились к врачу, к такому, какого могли себе позволить.

Врач сказал, что ничего страшного, просто Джеймс, видимо, голосистый ребенок. Мы вернулись домой, крик продолжался. Я носила Джеймса на руках, Боб носил его на руках, мы его забавляли погремушками, кормили как можно чаще, но ничего не помогало. Он продолжал кричать.

По щекам Матери начинают течь слезы. Она с силой сжимает руку Отца, Отец смотрит на нее, пока она рассказывает. Я сижу и слушаю. Хоть я впервые слышу эту историю, она меня не удивляет. Я кричу много лет подряд. Жуткий, пронзительный, убийственный, леденящий кровь вопль. Мать продолжает сквозь слезы.

Так продолжалось почти два года. Джеймс все кричал и кричал. У Боба дела в фирме пошли на лад, он получил повышение, и как только у нас завелись деньги, я отвезла Джеймса к очень хорошему доктору. Едва взглянув на Джеймса, доктор сказал, что у ребенка оба уха сильно поражены инфекцией, которая пожирает барабанные перепонки. Он сказал – Джеймс все это время кричал от боли и просил нас о помощи. Доктор сказал, что требуется хирургическое вмешательство, и первую операцию, на обоих ушах, сделали, когда Джеймсу еще не исполнилось двух лет, потом еще шесть. Конечно, это ужасно, но мы ведь не знали, в чем дело.

Слезы переходят в рыдание.

Если б мы знали, мы бы что-то сделали.

Рыдания.

Но мы ведь не знали.

Отец обнимает ее.

Он просто кричал, кричал все время, а мы не знали, что он кричит от боли.

Мать падает Отцу на грудь, утыкается лицом в его плечо, ее сотрясают рыдания. Отец обнимает ее, терпеливо ждет, когда она успокоится, поглаживает по волосам и спине. Я сижу и смотрю на них, и, хотя не помню событий, о которых она рассказывает, боль я все-таки помню. Она осталась на всю жизнь. Боль.