Джеймс Фрей - Миллион мелких осколков

Это звучит несколько смешно, Джеймс.

Я говорю.

Только не для меня. Рыться в моих вещах, читать мои письма, обыскивать мои карманы – это попытка влезть в мою жизнь, чтобы контролировать меня.

Но у тебя оказались наркотики. Твоя мать имела полное право проверить твои карманы. Тебе было всего лишь четырнадцать лет.

Хорошо, допустим так. Но шпионить за мной, копаться в моих личных вещах, это все от желания контролировать меня, именно это вы всегда пытались делать.

Отец повышает голос.

Ты всю жизнь ускользал из-под контроля. Что нам, твоим родителям, оставалось делать?

Предоставить меня самому себе. Позволить жить своей жизнью.

В четырнадцать лет? И где бы ты оказался, дай мы тебе свободу?

А где я, черт подери, оказался теперь? Вряд ли могло быть хуже.

Родители не предоставляют детей самим себе, Джеймс. Они воспитывают детей. Именно это мы с твоей матерью и пытались делать.

Вы пытались управлять каждым моим шагом, отслеживать каждую секунду моей жизни изо дня в день, чтобы заставить меня поступать, как вам угодно.

Отец сжимает челюсти – так же, как это делаю я. Он зол, очень зол, и хочет что-то сказать. Джоанна прерывает его.

Погодите минутку, мистер Фрей.

Он делает глубокий вдох и кивает. Она смотрит на меня.

По какой причине этот метод не сработал, как ты считаешь?

По той же причине, почему собака, если ее держать на коротком поводке, становится более агрессивной. По той же причине, почему заключенный, если его долго держать в одиночке, становится опасен. По той же причине, почему диктатура обычно приводит к революции.

Это интересные примеры, но в чем причина?

Я не хотел, чтобы меня контролировали, поэтому делал все, что в моих силах, чтобы вырваться за рамки контроля, а это вызывало у них желание усилить контроль.

Джоанна смотрит на моих родителей.

Как вам кажется, в его словах есть смысл?

Говорит Отец.

Нет.

Говорит Мать.

Есть.

Отец смотрит на Мать.

Почему ты так думаешь?

Ты знаешь, я всегда беспокоилась за него, даже когда он был совсем маленьким, я беспокоилась. Я, может, старалась держать его чересчур близко к себе, потому что боялась, что его обидят.

Говорит Джоанна.

У вас есть еще один сын, верно?

Мать кивает, Отец говорит – да.

Его вы воспитывали так же?

Отец кивает и говорит.

Да.

Мать говорит.

Нет.

В чем была разница?

Джеймсу я уделяла гораздо больше внимания, чем Бобу. Я знала, что других детей у нас не будет, поэтому хотела дать Джеймсу все, чтобы он был счастлив и здоров, оградить его от всех опасностей. Не знаю, как точнее сказать. Я старалась оградить его от всех опасностей.

Это вполне естественное желание, но не кажется ли вам, что вы перестарались?

Говорит Отец.

Разве можно в этом перестараться? Речь ведь идет о ребенке.

Джоанна кивает.

Да, можно.

Мать говорит.

Каким образом?

У каждого человека есть личное пространство. У всех оно по-разному устроено, но у каждого человека есть границы. Когда эти границы нарушают, происходит вторжение в личное пространство, такое вторжение всегда причиняет обиду. Если границы нарушаются регулярно, особенно в отношении ребенка, который не способен защитить себя и свои границы, это приводит к негативному поведению. Самый простой способ – бунт против авторитетов.

Говорит Отец.

Мне это кажется абсурдным. Для детей границы устанавливают их родители, в результате ребенок учится уважать родителей, а никак не наоборот.

Говорит Джоанна.

Не всегда.

Что вы имеете в виду?

В течение первых двух лет жизни человек узнает больше, чем за всю последующую жизнь, даже если проживет до ста лет. Основные модели поведения, включая личные границы, формируются в первые два года. Иногда нормальный процесс развития нарушается.

Почему?

Обычно в результате насилия.

Отец вспыхивает.

На что вы намекаете.

Джоанна поднимает руку.

Я ни на что не намекаю. Когда я затронула тему насилия в разговоре с Джеймсом, он категорически заявил, что никогда не подвергался ничему подобному. Я просто сказала, как это порой бывает.

Говорит Мать.

Мы действительно опекали Джеймса больше, чем второго сына, но у нас были самые добрые намерения, и я не думаю, что мы куда-то насильно вторгались.

Джоанна смотрит на нее, ждет, что она продолжит.

Боб на три года старше Джеймса. Как раз после того, как Боб родился, мой отец вышел на пенсию и начал сильно пить. Нам с мамой, братом и сестрой приходилось нелегко. Мы пытались остановить его, но он требовал оставить его в покое, говорил, что он и так всю жизнь потратил на нас и теперь вправе делать что хочет. Я слышала, что алкоголизм передается по наследству, и до смерти испугалась такой возможности, когда родился Джеймс. Уж не знаю, была ли это женская интуиция или что-то еще, но почему-то я не переживала за Боба, а вот за Джеймса очень боялась.

Я говорю.

Так дедушка был алкоголик?

Отец смотрит на Мать, та кивает.

Не знаю, был ли он алкоголиком в строгом смысле, но выпивал очень сильно.

Говорит Джоанна.

А ты не знал этого, Джеймс?

Говорит Отец.

Мы никогда не говорили на эту тему.

Почему?

Эта ситуация очень огорчала всех. Мы старались помнить отца Линн таким, каким он был большую часть жизни – добрым, благородным и щедрым, а не таким, каким стал к концу.

Говорит Джоанна.

Как Линн упомянула, доказана связь между таким заболеванием, как алкоголизм, и генетикой. Не кажется ли вам, что Джеймсу было бы полезно узнать – а лично я так и считаю, – что у него имеется генетическая предрасположенность к развитию зависимости?

Говорю я.

Я не думаю, что, узнай я правду про дедушку, это сыграло бы какую-то роль. Я пил и принимал наркотики не из-за плохих генов.

Говорит Джоанна.

Почему ты запросто отрицаешь факт, который доказан наукой?

Я считаю, что это дерьмо собачье, а не факт. Люди не хотят сами отвечать за свою слабость, поэтому сваливают вину на болезнь или на гены, за которые они не отвечают. Что касается науки, то я докажу вам что угодно – например, что я родом с Марса, дайте мне только время и деньги.

Говорит Мать.

Конечно, это нам помогает многое понять.

Занятно, что у дедушки были проблемы с выпивкой. Я очень удивился, когда узнал, потому что всегда слышал в его адрес одни восторги. Думаю, он достал всех и общаться с ним было то еще удовольствие, не лучше, чем со мной, но все равно, я не виню ни его, ни его гены в своем поведении.

Говорит Отец.

Как же ты объясняешь свое поведение?

Я был слабый, безвольный, не мог совладать с собой. Но, каким ни будь объяснение, сути дела это не меняет. Мне необходимо измениться, я должен измениться, а изменение – это только мой собственный выбор, мое собственное решение, если я не хочу умереть. Значение имеет только то, что я сам решаю и делаю для своего будущего.