Джеймс Фрей - Миллион мелких осколков

Я смотрю на родителей.

Я обещаю ничего скрывать от вас, но, если скажу, что не хочу обсуждать какую-то тему, вы не должны настаивать. Если я делаю ошибки, не надо читать мне лекций. Я не хочу больше брать у вас деньги. Хочу сам себя обеспечивать и обходиться тем, что сам заработал. И последнее, но самое важное. Если я сорвусь, больше не спасайте меня. Это мой последний шанс. Я должен это понимать, потому что если буду знать, что у меня есть подстраховка, то воспользуюсь ей. А если буду знать, что подстраховки нет, скорее приму правильное решение – от сознания, что если оступлюсь, то уже без возврата.

Родители внимательно смотрят на меня. Джоанна тоже. Отец говорит.

Пожалуй, предоставить тебя самому себе нам будет нелегко, потому что именно сейчас мы почувствовали, что ты возвращаешься к нам. Однако мы постараемся, обещаю. Думаю, прежде чем мы уедем, важно определиться, что значит предоставить тебя самому себе. Если это означает не разговаривать и не общаться с тобой, то я против. Если это означает разговаривать и честно обсуждать, что с тобой происходит, но воздерживаться от суждений и осуждений и позволять тебе учиться на собственных ошибках, то я согласен. Если ты больше не хочешь брать у нас деньги, это хорошо, но идея оставить тебя без поддержки в трудную минуту, случись она, пугает меня. Мы узнали здесь, что люди часто спотыкаются и оступаются, и поэтому я против того, чтобы оставить тебя без помощи, если с тобой такое произойдет. Мы хотим, чтобы ты жил полноценной жизнью. Если для этого тебе придется пятьдесят раз побывать в таком месте, как это, мы не сочтем это большой ценой.

Говорит Мать.

Я, главное, не хочу, чтобы ты от нас что-то впредь скрывал и думал, что с нами не всем можно поделиться. Мы с Отцом хотим тебе добра и счастья и для этого готовы сделать все, что от нас зависит. Я хочу одного – быть частью твоей жизни, чтобы ты включил нас в свою жизнь. Я хочу сказать, что, если ты сорвешься, мы попытаемся помочь тебе. Как сказал твой Отец, если потребуется пятьдесят попыток, значит, пусть будет пятьдесят. Я приеду к тебе пятьдесят раз.

Говорит Джоанна.

Что ты предпримешь после тюрьмы, если будешь предоставлен сам себе?

Я собираюсь переехать в Чикаго. Найти работу. Буду жить и попытаюсь стать счастливым. Это все, чего я хочу, жить и быть счастливым.

Говорит Отец.

Почему в Чикаго?

Я киваю в сторону Джоанны.

Не знаю, можно ли об этом говорить при ней.

Джоанна смеется.

Ладно уж, говори, мы с тобой уже столько правил нарушили.

Я улыбаюсь.

Я хочу переехать в Чикаго, потому что Лилли, та девушка, о которой вам рассказывал, будет жить в Чикаго. Я хочу быть рядом с ней.

Говорит Отец.

А что она собирается делать в Чикаго?

Жить в «Доме на полпути».

Говорит Мать.

А ты не хочешь поселиться там вместе с ней?

Нет.

Говорит Отец.

А что она будет делать, если ты сядешь в тюрьму?

Я пока с ней не обсуждал это, но надеюсь, что тот из нас, кто освободится раньше, подыщет жилье для двоих.

Говорит Джоанна.

А что потом?

Будем жить вместе, помогать друг другу. Сделаем друг для друга все, что можно.

Говорит Мать.

Звучит хорошо.

Надеюсь, так и будет.

Вы собираетесь пожениться?

Не торопи события, Мама.

Она улыбается, смеется, Отец сжимает ее руку. Джоанна тоже улыбается после неудавшейся попытки сдержать улыбку.

Смотрит на часы и говорит.

Ну что же, пора прощаться.

Отец смотрит на свои часы, кивает.

Да, похоже на то.

Он подымается, Мать тоже. Отец смотрит на Джоанну.

Перед отъездом мы хотим вас поблагодарить. Без вас ничего бы не получилось, и мы, вся наша семья, перед вами с огромном долгу. Если вдруг вам понадобится наша помощь, смело обращайтесь.

Джоанна улыбается.

Ваше самочувствие сегодня отличается от того, что было несколько дней назад, это лучшая благодарность для меня.

Говорит Мать. На глазах у нее наворачиваются слезы.

Спасибо вам, Джоанна.

Ну что вы, Линн.

Мать обходит вокруг стола Джоанны, та встает. Они обнимают друг друга, крепко и от души, как умеют только женщины. Их не отдаляют друг от друга ни сомнения, ни дистанция – эмоциональная, физическая или какая-то еще.

Отец пожимает Джоанне руку, еще раз благодарит ее, я тоже благодарю, и мы с родителями идем в ту комнату, где они спали. Упаковываем чемоданы, они надевают пальто.

Проходим по коридорам к главному входу. Выходим на крыльцо, возле него ожидает автомобиль. Длинный черный автомобиль с затемненными окнами. Укладываем в него чемоданы. Отец говорит.

Это был очень важный опыт. Я горжусь тобой – ты здесь, ты стараешься изо всех сил. Конечно, не все проблемы еще решены, есть над чем поработать, но я верю в тебя. Пожалуйста, позвони нам, когда получишь известия от адвоката, звони всегда, когда потребуется наша помощь, и звони просто так, сказать привет и рассказать, как у тебя дела.

Хорошо.

Я люблю тебя, Джеймс.

Я тебя тоже, Папа.

В уголке отцовского глаза мелькает слеза. Он не вытирает ее, и она бежит по щеке. Он подходит ко мне, обнимает меня, а я его. Я чувствую неловкость и Ярость, но не обращаю на них внимания.

Мы отпускаем друг друга, и ко мне подходит Мать. В глазах у нее опять слезы, я терпеть не могу ее слез, уж не знаю почему. Она переживает, она плачет. Это заслуживает восхищения. Она кладет руки мне на плечи. Мы обнимаем друг друга, она баюкает меня, словно малыша. Я давно уже не малыш, и все же.

Мы обнимаем друг друга, а я борюсь с Яростью. Не позволю ей одолеть меня и управлять мной. Моя Мать обнимает меня так, словно говорит, что она меня простила, что хочет, чтобы я жил и был счастлив. Я обнимаю ее так, словно говорю – я пытаюсь измениться и победить свою злость. Мы стараемся простить друг друга.

Мы отпускаем друг друга, она смотрит на меня, хочет что-то сказать, но не может. Отец открывает дверь автомобиля, она садится на черное кожаное сиденье. Она и плачет, и улыбается сквозь слезы. Поднимает руку, машет на прощание. Я тоже. Отец, который стоит у двери автомобиля, смотрит на меня и говорит.

Будь и дальше молодцом.

Хорошо.

Он садится в машину рядом с Матерью, закрывает дверь. Автомобиль трогается по дорожке, которая ведет к клинике. Через затемненные стекла ничего не видно, но я знаю, что родители смотрят на меня, пока я стою и смотрю на них. Мы родные люди, которые прощаются друг с другом. На время прощаются.

Когда машина теряется из вида, я поворачиваюсь и иду обратно в клинику. Уже время обеда, поэтому направляюсь в столовую. Беру поднос, ставлю на него тарелку с пиццей на французском хлебе, стакан красного фруктового пунша, вижу своих друзей, которые устроились в углу. Подсаживаюсь к ним.

Они ведут мужской разговор о драках. О моей утренней драке и о матче по боксу в тяжелом весе, который состоится через несколько дней. Спрашивают меня, что случилось утром, я отвечаю, что это была, собственно, и не драка, а скорее дискуссия, которая приняла слишком горячий оборот. Леонард смеется. Меня спрашивают, что тот тип сказал мне, я отвечаю, что не хочу это обсуждать. Меня спрашивают, собираюсь ли я проучить его еще разок, я отвечаю – надеюсь, что дискуссия исчерпана.