Кэтрин Айзек - Я, ты и все, что между нами

– Я рада, что ты помнишь все подробности того вечера.

Он рассмеялся:

– Да, это так. Потому что я помню, что даже тогда думал о твоей неземной красоте. Я просто должен был сказать это. Что я люблю тебя.

Мне стало неловко.

– Не нужно напоминать мне об этом, Адам, все будет хорошо. Я справлюсь со всем этим, – убеждала его я, надеясь, что, если произнесу эту фразу достаточное количество раз, начну в конце концов и сама в это верить.

– Я знаю. Я говорил не об этом.

Я сглотнула:

– Тогда о чем ты говорил?

Он сделал вдох и начал говорить:

– Когда я полуголый стоял на коленях и просил твоей руки…

– Ты был голым, – исправила его я. – А не полуголым. Голым, да.

– Не важно. Это было дерьмовое предложение руки. Даже делая его, я понимал, что ты заслуживаешь лучшего. Я должен был рассказать тебе о своих чувствах. И сейчас я хочу сказать, что тот факт, что в будущем ты заболеешь болезнью Хантингтона, ничего не меняет для меня.

Меня захлестнули эмоции.

– Абсолютно ничего, – продолжил он. – Я любил бы тебя одинаково, неважно, прожила бы ты длинную и здоровую жизнь или короткую и более сложную. Ты все равно останешься женщиной, которую я полюбил много лет назад.

Кровь застучала в моей голове, когда я поняла, к чему он клонит. Внезапно он опустился на одно колено, отчего парень сзади подавился своим филе-де-руже.

– Джесс. Ты выйдешь за меня?

У меня отняло язык.

– Ой. Я кое-что забыл, – спохватился он, засовывая руки в карманы. Потом он вытащил руки и начал ощупывать себя с обеих сторон, объятый паникой.

Пара за соседним столиком была в восторге. Даже пианист сбился и пропускал белые клавиши.

– О боже, я потерял его! – воскликнул он.

Тут он остановился, как будто о чем-то вспомнил, и засунул руку в карман рубашки. Я чувствовала, как сердце барабанило в грудную кость.

– Я положил его сюда, чтобы не забыть, где оно.

– Сработало.

Я съязвила, потому что мне было нечего сказать. Сказать что-то стоящее. Он протянул его мне: бриллиантовое кольцо, сияющее при свечах. Оно было великолепным. Я пыталась не засматриваться, потому что боялась сдаться только из-за кольца… Но, должна признать, оно невероятное. Не большое, не броское, просто красивое – платиновое, как мне кажется, с одним миндалевидным бриллиантом.

Но дело было не в кольце. Не в дрожи его руки и не в блеске его темно-карих глаз. И даже не в том, что я хотела сказать «да». Главное заключалось в куда как более важном.

– Адам… мы не можем этого сделать, – сказала я.

Нам обоим стало неловко, оттого что за нами наблюдал весь ресторан.

– Почему бы тебе не встать?

Он застенчиво оглянулся и сел на стул.

Он выглядел оскорбленным.

Я ненавидела себя за это, но у меня не было другого выбора.

– Адам, ты не понимаешь, о чем просишь.

Он ждал, пока я формулировала свой отказ:

– Если бы ты знал, в каком состоянии была моя мать в эти дни, возможно, ты бы здесь не сидел… не стоял бы на коленях… не просил бы моей руки. – Я сжала зубы, прежде чем нашла силы продолжать: – Она не может нормально говорить, Адам. Она больше не может ходить, есть и самостоятельно справлять нужду. В большинстве случаев она даже не может сидеть – в последнее время она по большей части лежит в постели. И мой бедный папа вынужден все это наблюдать, будучи бессильным хоть как-нибудь остановить ухудшение ее здоровья. Не имея возможности жить так, как им обоим этого хотелось бы.

Он посмотрел вниз на салфетку, которую накручивал вокруг пальцев, перед тем как ответить:

– Скажи мне только одно, Джесс: как ты думаешь, почему твой отец все еще с ней?

– Что ты имеешь в виду? Ты спрашиваешь, почему он не бросил маму?

– Да. Потому что многие отношения не перенесли бы этого, не так ли?

Я не ответила ему. Я не задумывалась над этим никогда прежде. Я просто знала, что папа всегда будет с ней.

– Ты думаешь, это потому, что он ее жалеет? – От этой мысли я содрогнулась. – Или потому, что считает это своим долгом? Или он делает это ради тебя: ведь ты расстроилась бы, если бы они расстались?

Мое лицо начало покалывать от нахлынувших слез.

– Наверное, все это вместе.

– Чепуха, Джесс. Он с ней каждый день, потому что любит ее.

Я молча глотала слезы.

– Он скорее всего ненавидит эту болезнь. Возможно, он ненавидит то, что она с ней сделала. Но он любит твою маму. Для него она стоит всех тех испытаний, через которые он проходит. И я чувствую то же самое к тебе.

Мои руки дрожали, когда я касалась края скатерти.

– Джесс, послушай меня. С тех пор как ты мне рассказала об этой болезни, я потратил каждую свободную минуту, чтобы читать о ней, просматривать видео о пациентах, в том числе о тех, у кого она была на поздних стадиях. Я прочел медицинские статьи, рекомендации Общества по изучению болезни Хантингтона, форумы и блоги. Я точно знаю, как она меняет людей. Я бы не просил тебя выйти за меня, будучи в неведении. – Он сделал паузу, перед тем как продолжить: – И еще одно, Джесс: я вполне осознаю, что тебе придется нелегко. Нам. Но ты все еще далека от этого. Нисколько не близка к этому. Ты здорова. Прямо сейчас ты сидишь передо мной в этом ресторане, будучи самой красивой женщиной, которую я когда-либо видел, и у тебя нет болезни Хантингтона. Поэтому тебе следует перестать волноваться о будущем и просто жить. Желательно со мной в роли мужа.

Я покачала головой, смахнула с лица слезы, и мне даже удалось посмотреть ему в глаза.

– Но, Адам… Как кто-нибудь может хотеть этого?

– Я – не кто-нибудь.

– Нет, я знаю, но…

– Когда люди женятся, они обещают быть вместе в болезни и в здравии. Большинству не приходится задумываться об этом с самого начала, но я должен. И я готов.

Я колебалась, не решаясь что-то произнести. Но когда на моем лице появилась улыбка, стало понятно, что мне, собственно, и не нужно ничего говорить.

– Ну, раз мы уже все выяснили, и даже пианист продолжил играть, я попробую снова, – сказал он.

У меня вырвался смешок, и я вытерла слезы.

Он вновь взял в руку кольцо – и оно засияло при свете свечей.

– Ты ведь не заставишь меня преклонять колено еще раз, не так ли? Я имею в виду, что сделать это один раз за вечер еще допустимо, но дважды – это уже отчаяние.

Я засмеялась:

– Нет, не заставлю.

Он запнулся.

– Ладно, не буду тебя смущать. Но спрошу еще раз. Джесс, ты выйдешь за меня?

Я перестала улыбаться и посмотрела в глаза единственного мужчины, которого любила.

Мы не были безупречными, но мы были созданы друг для друга. Чтобы понять это, понадобилось десять лет, ребенок, неизлечимая болезнь и между всем этим американские горки из эмоций.

Я поняла, что ответ может быть только один.