Ведат Кокона - По волнам жизни

Хижины Драгоштуна располагались на высоте 1300 метров. Спуститься вниз, через села по левой стороне, никак нельзя: тысячи «баллистов» вместе с сотнями немцев двигались из ближайших селений параллельно, слева от колонны, готовясь пересечь ей путь, а часть их преследовала ее по пятам. Большие хлопья снега падали, все наращивая глубокий снежный покров, и в него проваливались босые, посиневшие и окровавленные ноги партизан. Погода была хуже некуда. Шел то снег, то дождь.

Партизаны, вконец обессиленные, с распухшими, кровоточащими ногами, передохнули немного в старых хижинах Драгоштуна, отгороженных от всего мира снежными заносами. В полночь они вновь двинулись в путь. На этот раз держали направление к Чарриште. Ночь темная, хоть глаз коли. Многие разуты, некоторые больны.

В составе первого батальона Тель пробирался сквозь сугробы и карабкался на гору Драгоштун высотой 1900 метров. Они шли среди зарослей бука и густого сосняка в сплошной темени, а впереди и сзади раздавался барабанный бой: в некоторых зонах Либражди и Церменика-э-Зэз, где сильна была реакция, по указанию предателя Азиза Бичаку били в барабан, мобилизуя население против партизанских отрядов.

Телю отрадно было видеть, что его бойцы не падают духом, идут молча, не ропща, не требуя отдыха. Они всецело полагались на командиров.

Тель шел, опустив голову, в конце колонны: его рота недавно прокладывала тропу в голове колонны, а затем ее сменила другая рота. Силы были на исходе, окоченевшие ноги еле держали его. В полудреме ему снова грезился фантастический сон; сопровождая его на одном из отрезков этого бесконечного пути, он помогал преодолевать огромную усталость, цепями сковывающую ноги. Он вновь видел Манушате в свадебном платье, она приближалась к нему с улыбкой на губах и с нежным, как лунное сияние, взглядом, но на этот раз в его видении было что-то совсем уж поразительное: на подоле белого свадебного платья проступали красные пятна, оно, казалось, было забрызгано кровью.

Содрогнувшись, Тель сразу пришел в себя, открыл глаза и внимательно вгляделся вдаль. Увидел колонну — медленно двигалась она, задерживаемая огромными сугробами, усталостью и больными товарищами. За нею по бесконечной белизне тянулся узкий глубокий след, окрашенный каплями крови, сочившейся из босых, распухших и отмороженных ног…

Вот уже сутки колонна продвигалась вперед с боями. Партизаны, окруженные под Чарриштой, погибли, сражаясь как львы против превосходящих сил противника.

Одним из тех, кто пал, оставив кровавый след на белом снегу, был и Гачо Таселлари; он лежал ничком, сжимая винтовку в вытянутой окоченевшей руке.

Струйка крови запеклась на его лбу и щеках.

Настал рассвет еще одного очень холодного и ненастного февральского дня. Плотный сырой туман пронизывал до мозга костей, окутывая мокрым саваном всю Тирану. Электрические фонари на Кавайской улице еще испускали в этот утренний час свой бледный свет. Люди спешили по тротуару, затянутому тонкой корочкой льда, с поднятыми воротниками пальто, засунув руки глубоко в карманы, опустив головы и слегка согнувшись, пытаясь укрыться от холодного пронзительного ветра, набежавшего с горы Дайти. На улице слышались крики извозчиков, размахивая кнутами, они сгоняли с дороги прохожих. Перед магазинами подручные раздували угли в жаровнях и время от времени грели над ними озябшие руки.

Перед тем, как пойти в контору, Исмаил зашел по-всегдашнему в бар «Часы» выпить кофе, сел в углу за столик и открыл только что купленную «Башкими и комбит» {191} 191 Газета «Башкими и комбит» («Единство нации») — правительственный орган, издававшийся в Тиране в 1943—1944 гг. .

Взгляд его сразу привлек броский заголовок редакционной статьи, напечатанный жирным шрифтом: «Кровь за кровь!» В ней, среди прочего, он прочитал слова, от которых у него по всему телу пробежали мурашки: «Террор против членов Национально-освободительного фронта, террор против его сторонников! Пусть кровь рекой прольется на улицах Тираны, зато мы восстановим спокойствие, зато албанский народ сможет вернуться к своим повседневным делам… Один день террора гарантирует десять лет спокойствия».

Статья ужаснула его. Эти слова, опубликованные в правительственном печатном органе, отдавали мракобесием и звучали погребальным звоном. Он уже не стал читать ничего другого.

Выпил кофе одним духом — что случалось с ним очень редко, обычно он пил его по утрам маленькими глотками, растягивая удовольствие, — и только привстал, как к нему подошел один из бывших коллег по гимназии и прошептал на ухо:

— Знаешь, что произошло?

Исмаилу в такое мрачное утро, после прочитанного в газете, совсем не хотелось разговаривать с этим болтуном, всегда искавшим повод присесть за чужой стол, на дармовое угощение — кофе или что-нибудь покрепче. Поэтому он встал, не дожидаясь, пока тот сядет рядом и втянет в бесконечный разговор, и холодно спросил:

— А что произошло?

Бывший сослуживец положил ему руку на плечо, как бы желая вновь усадить на стул, и прошептал:

— Террор.

Резкий порыв ветра, завывающего снаружи, проник в этот миг в кафе через дверь, в которую вошли посетители. Слово «террор» и свист февральского ветра прозвучали в ушах Исмаила эхом статьи, прочитанной несколько минут назад. Он спросил дрогнувшим голосом, с замиранием сердца:

— Террор? Какой террор?

Тревожное предчувствие подкосило ему колени. Он опустился на стул, и его собеседник тотчас устроился рядом. Последовало короткое молчание, во время которого Исмаил слышал лишь громкое биение своего сердца.

Опять шепотом и с опаской косясь по сторонам, знакомый рассказал Исмаилу о том, что случилось ночью в Тиране: на ее улицах найдены зверски убитыми около ста человек, но это еще не все — проведены массовые аресты, главным образом среди молодежи. В числе убитых и их дорогой коллега, Куйтим Фрашери; проискав всю ночь, семья нашла его изуродованное тело на Красном холме.

У Исмаила помутилось в голове. Ему хотелось схватить за горло этого человека, сообщившего ему такую страшную весть, встряхнуть как следует и заорать: «Лжешь, подлец!» Но остановил непривычный вид говорившего: глаза его, всегда блестевшие потаенным радостным возбуждением, отчего это круглое, с приплюснутым носом лицо вечно дышало злорадством, сейчас глядели непроницаемо и казались подернутыми матовой пеленой.

Исмаил выскочил из кафе и торопливо зашагал, будто кто-то преследовал его или будто он спешил по срочнейшему делу. Легкий шепот бывшего сослуживца там, в кафе, превратясь в беспрерывное, настырное гудение, разрывал барабанные перепонки: «Они убили Куйтима Фрашери!»