Ведат Кокона - По волнам жизни

И вот наконец группа садится возле родника с холодной и чистой струйкой воды, под которой можно удержать палец не больше нескольких секунд — так он немеет, что кажется, вот-вот отвалится. Люди расстилают платки и салфетки, в которых была завернута еда, открывают бутылки с вином и ракией и принимаются с аппетитом за завтрак после проделанного ими долгого пути. Они вышли из города затемно, а пришли сюда лишь через пять часов. Каждый принес еду, приготовленную матерью, сестрой или женой. Одни захватили с собой вареные яйца с солью и душицей, колбасу, ветчину; кто-то взял с собой вареное мясо, кто-то баночку сардин или вяленую треску. Кому-то положили пирог с луком-пореем, оставшийся после вчерашнего ужина. Другие взяли с собой маслины и брынзу, зеленый лук и чеснок. Всю эту еду они объединили и разложили возле бутылок с вином и ракией. Глядя на такой живописный стол, представляешь себе, что его сервировали не люди, а этот древний таинственный лес, согреваемый лучами солнца и притихший, кажется, для того, чтобы послушать разговор своих гостей.

Широкоплечий мужчина с затылком боксера, сидящий у накрытого лесом стола и приглаживающий рукой волосы, — Василь Таселлари. Того, кто постоянно откидывает со лба мешающие ему пряди, зовут Дори Йорганджи. Этот умный, славный, симпатичный молодой человек лет двадцати пяти служит подмастерьем у Лони, одного из лучших портных Корчи. Рядом с ним сидит яростный курильщик Таки Ндини с желтыми от табака пальцами и окурком цигарки в углу рта. Чуть дальше устроился Васк Любонья, ученик сапожника, заядлый спортсмен — каждый день после работы он до самой темноты играет в футбол. Справа от него — Стефанач, помощник приказчика у одного богатого лавочника, а тот, что с особым удовольствием смакует ракию, самый старший из всех, — Цутэ Дишница. Ему уже стукнуло пятьдесят. Его лоб испещрен морщинами, у губ пролегли глубокие складки, на лице — печать пережитого. Цутэ Дишница — очень хороший каменщик, мастер своего дела. Но когда у него нет работы, а это случается часто, он дробит камни на прокладке дорог за три-четыре лека в день. И хотя Дишница уже немолод, у него легкие и быстрые ноги: по воскресеньям зимой и летом он вместе с молодыми бегает в горах. И не уступает им. Последний из сидящих в ряду — Гони Бобоштари — обладатель приятного голоса, нежного, как звук гитары. Говорят, что, когда он с друзьями поет под окнами корчарок серенады, девушки не могут удержаться от вздохов….

— Эй, Василь Таселлари! Поднимай-ка скорей свой стакан — не могу его видеть пустым! — подает голос Васк Любонья. — Стакан не должен оставаться ни пустым, ни полным! Будь здоров!

— И тебе пусть сопутствует только добро! — откликается Василь, поднимая стакан. — Ну, за что пить будем?

— Давайте выпьем за нашу дружбу, за то, чтобы всегда относиться друг к другу по-братски!

— Да будет так! Лучше не скажешь!

Друзья чокнулись и опорожнили стаканы. Потом снова принялись за еду. Тель, Гачо и Таки, самые молодые в этой компании, сидели рядком и попивали вино — ракия из шелковицы показалась им слишком крепкой. Василь, взгляд которого, подвижный как ртуть, замечал все, что происходило вокруг, увидел, что они забыли меру, и решил их унять:

— Послушайте, ребята, мне сдается, что вы переборщили с вином.

— Это же кровь Спасителя, Василь, пусть себе пьют, вино им полезно, — вступился за них Ндини.

— Может, и полезно, да, но как бы не пришлось нести их обратно на руках…

— Ты что, маленькими нас считаешь? Неужто думаешь, опьянеем от двух наперстков вина? — возмутился Тель.

— Что? Каких два наперстка, хитрец?

— Не приставай к ним, оставь в покое — пусть потягивают себе в удовольствие, — урезонивал Василя Дори Йорганджи.

— Да ведь молокососы еще, Дори, рано им еще вино пить…

— Молокососы, говоришь? А ты им подбери по невесте — и оглянуться не успеешь, как окажешься крестным…

Все засмеялись, а Тель, Гачо и Таки покраснели и опустили глаза.

— А теперь давайте выпьем за рабочих, — предложил Дори Йорганджи, поднимая стакан с зеленой ракией, — за наших товарищей, которые трудом и потом добывают хлеб своим семьям.

— Да здравствует рабочий класс! — провозгласил тост Таки Ндини и залпом осушил стакан.

— Пусть живет он так долго, как эти горы, потому что именно рабочий класс определяет жизнь народа! — присоединился к нему Василь.

— Да здравствует рабочий класс! — подхватило эхо, и лес пробудился ото сна.

А люди продолжали свою трапезу.

— Вкусная треска, только пересолена немного, — заметил Гони Бобоштари.

— Без соли рыба пресная, — возразил Стефанач, с вожделением глядя на кусок трески, который он, ухватив двумя пальцами, собирался отправить в рот.

— Тогда надо бы заодно с вашим товаром посолить и пресную рожу твоего лавочника, — сострил Таки Ндини.

Все засмеялись. Старые могучие сосны от неожиданности вздрогнули, и журчащие струи родника тоже залились смехом.

Некоторое время люди ели молча. Потом Дори Йорганджи снова нарушил молчание.

— И впрямь твой хозяин, Стефанач, очень уж… Вчера вечером видел его на бульваре. Второго такого урода не сыщешь, ей-богу!

— Твоя правда, да только, прошу прощения, наполовину, — возразил ему Стефанач.

— Как это?

— Да так, есть ему пара.

— А кто?

— Да твой чурбан хозяин.

Все снова весело рассмеялись.

— У нашей молодежи не язык, а бритва! — сказал Дори, откинув со лба прядь непокорных волос. — На все у них есть готовый ответ.

— Ты лучше не задевай их, Дори, им палец в рот не клади…

— Хорошо молодым, потому что они молоды, и плохо тем, Дори, кто стареет, — заметил Цутэ Дишница.

— Уж не считаешь ли ты себя старым, Цутэ? — спросил неодобрительно Василь.

— Старый, а то какой же…

— И как у тебя язык поворачивается? Ты еще в самом расцвете, Цутэ…

— Эх, мы свое время прожили, Василь. Осень настала — тулуп доставай, как говорят старики… Вот мне уже пятьдесят стукнуло, столько войн я повидал на своем веку, столько намыкался: мало досталось мне радостных дней в этой короткой жизни. У молодых судьба другая: они больше увидят хорошего, чем мы.

— Почему ты так думаешь, Цутэ?

— Потому что жизнь изменится. Настанет день, когда в мире победит справедливость.

— Да, — сказал Василь Таселлари, — верно ты говоришь. Только в одном я не могу с тобой согласиться. В том, что ты не увидишь этих счастливых дней. Счастливое время настанет, и его увидят все, кто умеет ждать. И не только ждать, но и бороться за него.

Цутэ печально улыбнулся:

— Я ждал этого всю жизнь, пока мне не стукнуло пятьдесят. А теперь устал…

— Наступят счастливые дни, — повторил Василь, подняв на собеседника голубые глаза, в которых словно отражалось небо, синевшее над зелеными соснами, — и мы будем радоваться им, как радуются сейчас рабочие в России. Но эту счастливую жизнь нам никто не принесет на подносе, как чашечку кофе. Мы должны завоевать ее сами, нашими усилиями и нашей борьбой…