Андрей Рубанов - Жёстко и угрюмо

Когда вернулся из душа – она уже сидела, вооружённая записной книгой и авторучкой: записывала увиденное во сне.

– Сходил? – спросила она.

– Да. Но он так и не появился.

– Дух Тиберия?

Я открыл дверь на балкон, впустил запахи моря и капель росы, испаряющейся с листьев лимонных деревьев.

– Что-то было. Слабое, короткое. Наверное, надо просидеть там всю ночь. Закат, потом полночь, предутренний мрак и восход солнца. Духи любят терпеливых.

Она не ответила – углубилась в записи. За полтора года я так и не привык к тому, что она живёт сразу в нескольких слоях: реальное, полуреальное и совсем нереальное в равной степени поглощали её, она перемещалась из одного уровня в другой мгновенно. Много лет я был убеждён, что с такими женщинами невозможно сожительствовать, и вдруг выяснил, что ошибался.

Она захлопнула свою инкунабулу и сообщила:

– Брось курить. Если куришь – забудь про сверхчувственный опыт. Звони, заказывай завтрак.

Шли по Амстердаму вечером втроём.

Я, Семён и жених его сестры Адам.

Семён горячился; даже марихуанная папироска – недавно выкуренная – моего друга не успокоила.

– Ты не понимаешь! – восклицал он. – Нас пятеро! Мы – команда! Мы, считай, подельники! – Он щёлкал пальцами. – И сейчас они… там… на допросы бегают! – Он вздыхал. – А я – в кофе-шопе прохлаждаюсь…

– Почему не понимаю? – спросил я. – Понимаю. Какой сорт мы курили?

Семён выдохнул и показал глазами вперёд.

– Спроси у нашего викинга.

– Super Palm, – ответил Адам. – Его любят девочки.

Он шёл впереди, на правах местного жителя прокладывал курс, ледоколом раздвигал разноцветную гудящую толпу: огромный, коротко стриженный, белые волосы, рукава рубахи закатаны и обнажают мускулистые руки, покрытые татуировками: кельтский орнамент.

– Намекает, что мы слабаки, – объяснил Семён.

– Против него – конечно, – мирно согласился я. – Может, тебе ещё покурить? Успокоишься – и примешь взвешенное решение.

– Уже принял, – проскрипел Семён. – Курить больше не буду. Завтра утром вылетаю.

– Глупо.

– Ты не понимаешь! – вскричал Семён, встряхивая рукой: как бы подкидывая в ладони свои неурядицы, увязанные в мешочек. – Мы три года работаем! Всякое бывало! Один обыск уже пережили… Этот – второй… Всё налажено! Есть договорённость: если один из пятерых улетает в отпуск, а в его отсутствие что-то происходит – обыск, или наезд, или деньги пропали – тому, кто в отпуске, никто ничего не сообщает. Те, кто в Москве, – сами разруливают беду. А тот, кто в отпуске, отдыхает…

– Очень гуманно, – сказал я, всерьёз восхищённый. – Но тогда… Извини, что сую нос в чужие дела… Откуда ты узнал?

– Случайный человек позвонил. Старый знакомый. Шёл, говорит, мимо, решил зайти, кофе выпить… Зашёл… Чёрт его принёс, не иначе… А навстречу – моих парней выводят. Руки за голову, не разговаривать и всё такое. Ну, я не дурак, я сразу набрал коменданта здания… Где мы офис снимаем… Не нервничайте, говорит он, ваших людей уже отпустили… Но документы вывезли. Все. И компьютеры.

– Сейф?

– Естественно.

– Много там было?

Семён печально скривился.

– Откуда я знаю. У меня же – отпуск! Я же – в Амстердаме!

Навстречу шли две тонкие девушки в узких секси-штанах: посмотрели, улыбнулись, пошли дальше. Белые шеи, розовые локти. Адам обернулся, попытался изучить содержимое секси-штанов.

– Русские, – одобрительно прогудел он.

– Любишь русских девушек, – сказал я.

– О да, – ответил Адам и продекламировал на приличном русском языке: – Ты хорошая! Я люблю тебя! Иди ко мне!

Я и Семён засмеялись.

– Наконец ты улыбнулся, – сказал Адам, сотряс меня одобрительным хлопком по плечу, подмигнул Семёну и двинулся дальше.

– На самом деле, – сказал Семён, – ему нравится, когда ты угрюмый. Он тебя ждал. Я сказал ему, что ты занимаешься карате, и он просто дни зачёркивал…

– Адам! – позвал я. – Сколько ты весишь?

– Девяносто пять килограммов, – ответил Адам. – Зимой было сто. Летом надеюсь сбросить ещё пять – семь…

– Он сушится, – пояснил Семён. – Хочет перейти в другую весовую категорию. Фанатик. Живёт только спортом. Микс-файт, бои без правил.

– Счастливый человек, – сказал я. – Когда мне было двадцать, я тоже жил только спортом.

– Я сказал ему про тебя то же самое, – признался Семён. – Он расстроился, когда увидел тебя в аэропорту.

– Он думал, что я весь в мышцах?

Мы с Семёном опять посмеялись. Слава богу, подумал я, человек переключился на другую тему. Чего доброго, и вправду завтра умчит в Москву. За московскими бизнесменами есть такой грех. Уедет отдыхать – и вдруг срывается назад. В конторе проблемы! Груз застрял! Налоговый инспектор нагрянул!

Хорошо, что с бизнесом покончено, удовлетворённо подумал я и глубже вдохнул сыроватый голландский воздух, пахнущий морской солью, дамскими духами, ванилью, каннабисом, – и закинул голову, и внимательнее рассмотрел удивительное здешнее небо, прозрачно-серое, как бы шерстяное, украшенное в нескольких местах мигающими огнями самолётов, то ли убывающих, то ли прибывающих в местный неописуемо огромный аэропорт: пять часов летишь и ещё полчаса едешь, уже приземлившись, пока не доедешь и не нырнёшь в стоязыкую человеческую гущу с заметным преобладанием смуглых, узких арабских лиц – глаза-маслины, носы-чечевицы: Голландия переживала нашествие людей из Африки.

– Адам – наци, – сказал мне Семён вчера. – Тщательно скрывает. По субботам ходит биться с марроканцами куда-то на окраину. Только не говори Злате.

Злата – сестра Семёна – уехала из России в двадцать семь лет, в статусе кандидата экономических наук, имея в кармане четыреста долларов и твёрдое решение начать новую жизнь. Её тогдашний жених был уроженцем Чечни и не страдал охотой к перемене мест. Сквозь зубы согласился отпустить свою девушку. Приехал в гости: белый шарф, кашемировое пальто а-ля «Чикаго тридцатых годов»; хотел пожить, как настоящий шейх. Увы, в столице королевства Нидерландов кашемировое пальто никого не возбудило, и официанты при виде белого шарфа не бросались к дорогому гостю, не спешили провести к лучшему столику. Невероятно разочарованный чечен бродил вдоль каналов и мучился: кому бы дать по физиономии? Но никто не бросал косых взглядов, никто не провоцировал, не задевал чести и достоинства, повсюду цвели улыбки, каждый третий юноша был темнокожий, каждый пятый – гомосексуалист, и в конце концов бедолага чечен сам затеял уличную потасовку; ближайшей ночью Злата от греха подальше отправила бойфренда домой за свой счёт: сама жила на птичьих правах с учебной визой, не дававшей права на работу, – а уже работала, по ночам мыла полы в магазине; в зале вылета состоялось решающее объяснение, и чечен пропал с горизонта. Спустя время его сменил девятнадцатилетний голландец Адам, тоже не дурак подраться, и вообще – не дурак: уравновешенный малый, сразивший эмигрантку нордическим обаянием.