Андрей Рубанов - Жёстко и угрюмо

У взрослых людей такое часто происходит: сначала поддаёшься обаянию романтической иллюзии, потом трезвеешь.

Куда я поеду, зачем? А как же работа, как же семья, быт, хлеб насущный? Больная сестра, старший сын от первого брака, пожилая мама?

Я собрался написать, вослед первому, второе письмо, с отказом, и даже сочинил его, – но не отправил.

Рассказал жене и попросил совета.

– Дурак, – ответила жена. – Соглашайся немедленно. Они покупают тебе билет. Ты потратишься только на отель. Вдобавок твоя статья выйдет в лучшем журнале страны. Давай, звони и подтверди согласие.

– Но это же чёртов туризм, – сказал я. – Путешествия не заменяют реальную жизнь.

– А что такое реальная жизнь? – спросила жена.

– Безвыходные ситуации, – сказал я. – Трагедии, драмы, страсти всякие. Любовь, как у нас с тобой. Смерти. Драки. Войны. Тюрьмы. Допросы в прокуратуре. Вот реальная жизнь.

– Прекрасно, – сказала жена. – Сделай перерыв. Отдохни от драк и допросов. Бери билет и лети на остров, или что там есть. Надеюсь, там красиво. Ты это заработал.

Мне всегда нравилось, как она поднимала мою самооценку.

На самом деле я соврал жене: мне нравилось путешествовать, и раз в год я обязательно выбирался куда-нибудь на неделю, и в некоторых особо симпатичных мне городах, например, в Праге или Амстердаме, бывал по три раза. Но поездки стоили дорого, каждый раз я расставался с деньгами в скрежете зубов; деньги трудно ко мне приходили, и расставаться с ними тоже было трудно.

В этот раз я собрался с духом и отправил второе письмо в редакцию: подтвердил, что готов, и срок поездки определил в три недели.

Журнал «Обьява» работал как часы – мне мгновенно прислали авиабилеты в оба конца, числом шесть штук: из Москвы – в Мадрид, из Мадрида – в Лиму, из Лимы – до острова Пасхи, и обратно так же, только вместо Лимы с пересадкой в Сантьяго, Чили.

Как это часто бывает, решившись, я тут же изобрёл множество доводов «за», и стал ждать дня вылета с нетерпением.

Уехать, уехать, сладострастно думал я. К чёрту на рога, чем дальше, тем лучше. Развеять прогорклый московский дым в тяжкой голове. На пяти работах работал, в трёх тюрьмах сидел, семь раз был под следствием, написал двенадцать книг, – и всё это не покидая пределов Кольцевой дороги. Конечно же, отсюда нужно сваливать при первой возможности. И ехать не за развлечениями и впечатлениями, не за «материалом» ехать, – а просто для перезагрузки извилин.

В решении проблемы перезагрузки я достиг, как мне казалось, больших результатов. И мог с уверенностью сказать, что лучшую перезагрузку обеспечивает смертельная опасность: допустим, пуля, пролетающая мимо уха.

Ещё хорошо освежает пропущенный удар кулаком в скулу.

Перезагрузку могут дать также алкоголь и другие сильные допинги, но мне удалось остановиться на мелководье этого великого океана, не заходя в опасные глубины.

Хорошо обновляет человека любовь, но она приходит нечасто.

Очень неплохо освежает неожиданное богатство – то, что называется у бизнесменов «большой приход», – но большие приходы бывают ещё реже, чем большая любовь.

Может быть, в дальних перелётах моё спасение, думал я, возбуждаясь всё больше и больше; может, таким образом я научусь обновляться.

Я разыскал в интернете контакты отеля, расположенного на острове Пасхи, дозвонился на другой конец глобуса и забронировал номер.

Мой деревянный английский никак не смутил собеседника на той стороне – собеседник владел языком международного общения немногим лучше меня; короче говоря, мы прекрасно поняли друг друга, я справился со всеми числительными и прилагательными. Для парня из деревни Узуново, выучившего язык Чосера и Шекспира в сорок лет, это было сильно. Преодоление языкового барьера – великое наслаждение.

Возбуждённый удачей, я даже отыскал в мировой сети веб-камеры, установленные на острове; то была странная и оригинальная забава, подаренная человечеству цифровыми технологиями: нажав кнопку, можно было увидеть, как будто собственными глазами, в режиме реального времени любой укромный уголок планеты: хочешь – мост Золотые Ворота, хочешь – набережную Санта-Лючия.

Но веб-камеры, обозревающие остров Пасхи, транслировали только непроглядный мрак, рассеиваемый светом редких фонарей.

Ага, подумал я, это же обратная сторона мира, у меня сейчас день, а там-то наоборот!

Решил дождаться ночи и ещё раз глянуть, как выглядит легендарный остров при свете солнца; но потом закрутился с делами и забыл.

Дел было дохрена: я писал два сценария и примеривался к третьему, просиживал за экраном по двенадцать часов в день, много читал – и переживал, очевидно, удачные, счастливые времена.

Но неожиданная идея свалить, сбежать из этих времён, пусть и счастливых, ото всех хлопот, так далеко, как только можно, – уже захватила меня с головой и потрохами; я чувствовал азарт охотника.

Отдалиться на максимально возможное расстояние.

В самую что ни на есть жопу мира.

В такое место, откуда Москва будет казаться просто зыбким сном.

Глядя на себя и ситуацию со стороны, я понимал, что это так или иначе – не настоящее, не до крови; не вопрос жизни и смерти, а всего только специфическая проблема из жизни интеллектуального работника, пролетария умственного труда, сравнительно благополучного, уважаемого в своём кругу. Но я придавал этой проблеме большое значение: голова у меня была одна, и она меня кормила, как ноги кормят футболиста, как ловкость кормит циркового жонглёра. Кроме того, моя голова кормила ещё четверых домочадцев. Голову я берёг и ухаживал за ней с тщанием.

Миллионы моих собратьев, двуногих прямоходящих, плюнули бы мне под ноги, узнав о моих проблемах, и ни единого из них я бы не упрекнул.

Ехать или не ехать на остров Пасхи? – тоже мне, дело. Так сказали бы миллионы менее успешных и менее удачливых.

Конечно, ехать.

И в начале марта я поехал.

В тот день Москву сотрясал ледяной ураган, с неба тяжко хлестало нечто среднее между дождём и мокрым снегом; я был уверен, что рейс задержат, но ничего подобного: современную авиацию погода совершенно не смущала.

Туристический сезон ещё не стартовал, на рейсе Москва – Мадрид русских было – едва четверть. Основная масса выглядела как смуглые латинос, деловые люди, всякого рода бизнесмены или, может быть, юристы, а также их жёны и дети: я насчитал неожиданно много семей – он, она и ребёнок, или мать с младенцем, оба жгуче смуглые.

Почти все русские перед полётом основательно набухались, и по-человечески я их понял. Сам я уже пять или шесть лет не пил никакого алкоголя, сидел на зелёном чае и сигаретах. Мне нравилась трезвая жизнь, трезвое состояние рассудка – в этом было что-то серьёзное, сверхчеловеческое. В России – с её культом водки и пьяного образа жизни – общество с подозрением относится к трезвенникам, но мне было похер.