Андрей Рубанов - Жёстко и угрюмо

Я переживал благополучный период: писал сценарий для огромного фильма из древнерусской жизни. Половина моего сознания находилась в X веке, когда всякий мужчина мечтал примкнуть к дружине какого-либо князя, выколачивать из данников куны и в конце концов умереть на поле боя зрелым и многоопытным дядькой тридцати лет. Выныривая, после нескольких часов работы, из X века в настоящее время, я всему умилялся. Увлечение жены привязными способами материнства смешило меня.

– А зачем, – спрашивал я, – выписывать каждый новый слинг из Шотландии? Нельзя ли добывать товар где-нибудь поближе? И вообще, зачем их так много?

– Это не много, – отвечала жена, – это мало. Учти, я не крутая слинго-мама. Начинающая. У девушек бывают стопки по сорок – пятьдесят штук. Хочешь – покажу фотографии. У нас есть сообщество в интернете. Закрытое, естественно.

– Зачем же я буду смотреть, если – закрытое?

– Тогда поверь на слово. Слинго-шарф нельзя сшить. Его ткут вручную. Ткань тянется только по диагонали. Рисунок, цвет – всё должно быть разное. Когда ты видишь слинго-маму, ты смотришь в первую очередь на слинг. Это главный элемент одежды. Их должно быть – как платьев: несколько.

– А когда младенец вырастает?

– Для слинго-мамы не проблема носить ребёнка в пятнадцать килограммов.

– А дальше?

– Дальше слинго-мама выходит на слинго-пенсию. Обычно, если возраст позволяет, она рожает ещё одного. И всё повторяется. Поэтому стопка собирается всю жизнь. Смотри, вот чёрный, с черепами и костями, для плохого настроения. Это пляжный вариант. Весёленький, правда? Это короткий, чтобы быстро в машине замотаться и дойти до дома. Это кислотно-галлюциногенный, для особых случаев… Эти мне разонравились, я их продам…

Продажа происходила по почте. Предварительные переговоры – через интернет. Неблагонадёжные продавцы и неплатёжеспособные покупатели попадали в чёрный список и подвергались остракизму. Я предложил супруге помощь: ходить на почту вместо неё.

– Ха, – ответила супруга. – Какой наивный. Ты не всё понимаешь. Слинго-мама – высшее существо. Она везде проходит без очереди.

Их было меньше, чем филателистов и альпинистов. Меньше, чем коллекционеров антикварного оружия и любителей конных путешествий по Горному Алтаю. Меньше, чем владельцев автомобилей «Астон Мартин». Меньше, чем русских писателей.

Девушки создали даже не касту, не тайный орден – целую миниатюрную вселенную, где существовали только матери, дети и надёжно связывающие их куски домотканого полотна. У них были свои адреса сходок, свои правила продажи и обмена. Они могли убить за свои убеждения. Они знали: лучший ребёнок – это ребёнок, обнявший мать. Лучшая мать – это мать, прижавшая чадо к себе. Это была такая форма не материнства, а любви вообще: держать любящих и любимых как можно ближе.

И, естественно, среди избранных слинго-мам существовал разряд best of the best. Самые мощные, непобедимые, могущественные слинго-мамы действовали в паре со слинго-папами.

Итак, однажды жена выдала мне слинг и значительно посмотрела в глаза.

– Сзади делаешь крест-накрест, спереди – поперёк. И пропускаешь под ноги ребёнка…

– Нет! – вскричал я. – Мне надо работать по шесть часов в день! Я много курю!

Но спорить было бесполезно: жена закончила Институт кинематографии и сняла свой первый фильм в двадцать два года. На протяжении нескольких месяцев единолично командовала съёмочной группой, то есть дикой шайкой из пятидесяти творческих особей, каждая из которых желала самовыражения.

– Мы договаривались, – проскрежетала супруга. – Ты сам говорил, что не просто муж, а единомышленник!

– А вот чеченские мужчины вообще не берут детей на руки. Спартанское воспитание. А в Советском Союзе детей приучали к дисциплине и коллективу с первого для рождения…

Но жена только сверкнула глазами.

– Я не воспринимаю демагогию. Повторяю: сзади крест-накрест, спереди поперёк.

Меня принудили освоить азы слинго-техники и правила слинго-безопасности. Однажды я впервые самостоятельно приторочил к себе шестикилограммовое существо.

О том, чтобы выйти на улицу, не могло быть и речи.

Младенец сучил конечностями и приладился сосать отцовскую ключицу. Затем уснул.

– А ходить как? – шёпотом спросил я. – На цыпочках?

– Ни в коем случае, – ответила жена. – Ты не предпринимаешь никаких особенных действий. Делай, что хочешь. Разговаривай в полный голос. Ребёнок – не помидор, ему не нужна теплица.

Я совершил несколько пробных рейсов из кухни на балкон – и это было откровение. X век, иззубренные мечи, человеческие жертвоприношения – ерунда; во мгновение ока я продвинулся ещё дальше, в мутные, бесконечно древние эпохи, когда люди едва умели стоять на задних лапах. Вокруг меня завыл и заворочался враждебный, заросший чёрным лесом внешний мир. Зарычали саблезубые тигры, протрубили мамонты. Дочь крепко схватила меня за волосы на груди и уткнулась мокрым тёплым лицом, я чувствовал её лоб, губы, дёсны, твёрдые младенческие ноздри, жаркие дуновения её выдохов и биение сердца, – рядовой самец вида млекопитающих двуногих прямоходящих, я выполнил задачу, возложенную на меня богом. Я дал потомство. Перенёс в будущее свой генный набор.

В сорок три года невозможно фиксироваться на своём отцовстве. Прежние хлопоты никуда не исчезают. У меня был взрослый сын от первой жены, дырявые зубы, увесистые долги. У меня тяжело болела родная сестра, у меня ухудшилось зрение. Я весил шестьдесят два килограмма. От ежедневного – без выходных – сидения за компьютером я стал сутулиться, и на фотографиях напоминал средней руки диссидента, вернувшегося домой после пяти лет лагерей.

Ночами мне снились широкогрудые воины в смазанных жиром кольчугах, деревянные кумиры Перуна и Велеса, и двадцатилетний князь Владимир, оригинальный представитель своего яркого времени, причисленный ныне к лику святых: удавил родителей жены, зарезал брата, извёл бессчётное количество простолюдинов – и через реки крови привёл соплеменников в христианство. Жизнь человека ценилась дёшево, раба меняли на взрослого козла.

Я смотрел в глаза дочери – она всё ещё была подключена к потусторонней реальности, вокруг неё кружили демоны и тени предков, и дважды в месяц она страшно кричала во сне. Я смотрел в её глаза и видел там тысячу минувших поколений; предки подпрыгивали и рычали, выкусывали блох, швыряли камни, обгладывали кости, вонзали друг в друга ножи, снимали скудные урожаи, изобретали паровые машины, магазинные винтовки и луноходы, – и одновременно с этим исправно и непреложно переставляли самоё себя на тридцать, сорок, пятьдесят лет вперёд; гении, болваны, великие полководцы и полярные лётчики, эффективные менеджеры и крепкие хозяйственники, тираны и демократы, почвенники и западники, святые и грешники, русские и узбеки, чеченцы и якуты занимались тысячей разных дел; но однажды щёлкала Большая Кнопка – и каждый рожал себе подобного.