Андрей Рубанов - Жёстко и угрюмо

Жена привязывала дочь к груди и спине, носила её дома и на улице, кормила на ходу и сильно похудела. Чтобы существо не скучало, ему купили слинго-бусы – взрослый вешает их на шею, а младенец, соответственно, теребит и гложет, разминая дёсны.

Существо признавало только физический труд: если родитель готовил поесть, или убирался, или шёл в магазин, – привязанная дочь помалкивала, ибо соучаствовала. Но сидеть за компьютером с нею на руках было невозможно. В присутствии младенца интеллектуальная и творческая энергия не высвобождалась. Работа мозга требует сосредоточения – а сверхчувствительный, нежно сконструированный младенец предпочитает, чтобы взрослый уделял ему хотя бы часть внимания. Я стал работать меньше и быстрее. Деловые встречи длились не более получаса: в определённый момент я объявлял себя отцом новорождённой дочери и уходил.

К началу лета я превратился в полноценного слинго-самца. Выходя из дома по любой надобности, я приматывал существо к себе – и оно наслаждалось. Оглашало округу воплями радости и пыталось петь песни.

Жена провела контрольное занятие: могу ли я выдержать слинго-прогулку длительностью в два часа? Могу ли быстро размотать шарф – и тут же примотать? Я мог.

– Теперь ты готов, – сказала жена. – Завтра утром пойдёшь со мной. Тебе понравится.

Я знал, куда мы идём. Каждое воскресенье адепты тайного ордена собирались в «Старбаксе» возле метро «Фрунзенская». Наивные граждане, возжелавшие в такое время посидеть за столиком с книжкой или ноутбуком, обычно приходили в ужас и исчезали.

Слинго-мамы, все как одна физически крепкие, румяные, мускулистые, напоминающие героинь сталинского имперского кинематографа, появлялись, обвешанные гроздьями детей всех возрастов, и оглашали пространство приветственными междометиями. Годовалые дети привязывались к спине, полугодовалые – к груди, а выросшие, трёх- и четырёхлетние, путались под ногами. Кафе заполнялось детскими воплями. Дети визжали, пукали и опрокидывали стулья. Мелькали пелёнки и памперсы. Тут и там свободно извлекались розовые груди, и слинго-младенцы питались, не отходя от кассы. Царило полное равноправие: одни сектантки приезжали на метро, других привозили на чёрных «мерседесах» личные шофёры. Робкие мужья жались по углам, периодически их выдёргивали в центр сборища и предъявляли.

Я выдержал почти десять минут, после чего сбежал под благовидным предлогом: покурить. Для слинго-отца сигареты – спасение, на это указывал ещё Довлатов.

Но жена оказалась права: мне понравилось. По крайней мере, слинго-конференция не выглядела парадом дорогостоящих колясок. Почти все слинго-мамаши были веселы, свирепы и бесконечно уверены в себе. В прошлой жизни многие считали себя неудачницами, ходили на низкооплачиваемые работы, жили в тесных квартирах, набитых нелепыми родственниками. Другие пытались стать бизнес-леди и зарабатывали на этом неврозы. Затем погружались в материнство – и оно давало им ощущение реализованности. Жизни, проживаемой ярко и полноценно. Прижатый к телу ребёнок стимулировал выработку гормонов удовольствия, – и женщины прощались с работами, карьерами, профессиями, и рожали одного за другим, пока позволяло здоровье. Отборные слинго-шарфы хранились десятилетиями, пока наконец в сорок лет мать троих или четверых отпрысков не выходила на слинго-пенсию.

Дети были деловые, благополучные и довольно красивые. Сверхновое поколение, путинский бэби-бум. Китайские игрушки, американские мультфильмы, японские памперсы. Детей звали: Ариэль, Елисей, Одиссей, Север, Савва, Кузьма и Миклуха. Я смотрел и думал: чем они займутся, какой станет планета, когда они возьмут в руки рули, рычаги и штурвалы? Большинство из них, по идее, должно было дожить до следующего столетия. Ариэли и Миклухи были не просто дети, но первые люди, которые увидят XXII век, – глядя на них, я возбуждался. Хотелось привязать дочь покрепче, чтобы в первый – и главный – год своей жизни она пропиталась мною, чтобы установилась связь; чтобы она не только сама попала в будущее, но и как-нибудь втащила меня, пусть уже стёртого с лица земли, но ещё привязанного узлами, на спине крест-накрест, спереди поперёк.

Оставив супругу наслаждаться общением, я пошёл домой. Утомлённая шумом, дочь заснула.

Маленькая крепкая старуха в кедах без шнурков увидела меня издалека, остановилась и сурово сдвинула остатки бровей.

– Цыган! – Произнесла она. – Что ж ты над ребёнком издеваешься? Привязал, как мешок с сахаром! А ну, стой здесь. Вдруг ты его украл? Щас милицию позову.

– Успокойся, бабуля, – ответил я. – Это моя дочь. Смотри, как похожа.

– Погоди, – сказала старуха. – Очки достану.

Я подождал.

– Э-э-э, – сказала дочь. – У-у-у.

– Да, – сказала старуха. – Похожа. Проклятые коммунисты, продали буржуям страну… Теперь на улицу не выйдешь. Кругом одни цыгане. Иди с богом.

Это страшный секрет, его знают только несколько человек в мире.

Писатель должен быть красивым.

Фото-, теле- и киногеничным.

Писателя ждёт слава тогда, и только тогда, когда писатель внешне прекрасен, элегантен, сексуален, и глаз его горит сквозь стекло монокля, как на знаменитом портрете Булгакова.

Внешность важна чрезвычайно; внешность работает.

Это я не придумал – прочитал, одновременно у двоих, очень разных: у Лимонова и у Брета Истона Эллиса.

Не люблю придумывать ничего, объективная реальность всё придумывает за меня и лучше меня.

Категория красоты не относится ни к успеху, ни к рынку, она существует сама по себе.

В русской литературе принято, чтобы писатель был красивым.

Талант писателя обнаруживается не сразу: сначала вы знакомитесь с фамилией и названием на лицевой стороне обложки, потом с портретом автора на задней стороне обложки.

Если автор – какой-нибудь лысый старик или неуверенный очкарик, – вы инстинктивно относитесь к нему с подозрением.

Если автор, наоборот, излишне ярок, напомажен, причёсан и сфотографирован постановочно, в выгодной позе и при выгодном освещении, – вы тоже ему не верите, подозревая манипуляцию. Вы верите только в природную, настоящую красоту и силу взгляда.

Красивый писатель и пишет красиво; всё вокруг него превращается в красоту и гармонию.

Елизаров всегда был одним из самых красивых русских писателей; его внешность легко описывалась словом «демоническая». Елизаров имел длинные чёрные волосы, большие тёмные глаза и рост под два метра.

Елизаров имел три громадных, неотменяемых достоинства: во-первых, он был мастером спорта по вольной борьбе, во-вторых, окончил музыкальную школу по классу оперного вокала, в-третьих, в возрасте 35 лет получил литературную премию «Букер».