Джейн Джонсон - Преданное прошлое

Когда аль-Андалуси окончательно потерял сознание и начал метаться и бредить, его первый помощник, суровый бородатый пират по имени Рашид, прислал вероотступника Ибрахима, чтобы тот сидел в каюте и охранял капитана.

— Он тебе не верит, девочка, — сказал Ибрахим с ухмылкой. — Думает, ты отравила раиса.

Кэт уставилась на него яростным взглядом:

— И как, по-твоему, я умудрилась это сделать?

— Да просто своим присутствием, неверная. Рашид считает, твое присутствие здесь оскорбляет Аллаха.

— Тогда пусть отошлет меня обратно в трюм, к остальным пленникам.

Предатель рассмеялся:

— Ох, не думаю, что ходжа 35имел в виду только то, что ты, как поганая христианка, отравляешь своим присутствием воздух в каюте нашего капитана, хотя можешь быть уверена, он считает именно так. Нет, наш ходжа утверждает, что оскорблением является уже то, что христиане дышат тем же самым воздухом, что и остальной мир! Если бы он настоял на своем, твоя голова торчала бы на пике, украшая гавань в Пензансе вместе с головами остальных неверных, которых он смог бы казнить.

А кроме того, какого приема ты можешь ожидать внизу, от этих несчастных, голодных уродов, когда они увидят тебя — всю такую чистенькую и пухленькую, а, моя птичка? — Кэт только успела открыть рот, чтобы ответить, как вероотступник остановил ее взмахом руки. — Я тебе точно скажу, что они подумают, прелесть моя. Они решат, что ты стала шлюхой нашего джинна. Решат, что он тут все это время тебя драл во все дырки, глупая. И в итоге только потому отослал тебя обратно вниз, в эту гнусную дыру, что пресытился тобой и твоей маленькой беленькой попкой.

У Кэт щипало глаза от подступавших слез, и не только от правдоподобности подобного предсказания, но и от вони, исходившей от мерзавца, который сейчас прижался к ней всем телом. Помимо застарелого запаха пота и мочи, от Ибрахима несло дымом и какими-то странными травами, от чего у нее кружилась голова.

— Когда он умрет, — предатель мотнул головой в сторону неподвижно распластавшегося на койке раиса, — я возьму тебя себе, и вот тогда и буду делать с тобой все те страшные вещи, о которых думают эти людишки внизу, полагая, что это уже случилось. За исключением того, что когда ты мне надоешь, я тебя обратно в трюм не отправлю. О нет! Я отдам тебя остальным, пускай и они получат удовольствие, а?

Кэт резко выпрямилась и ударила его головой в подбородок, да так сильно, что негодяй прикусил себе язык. На губах появилась кровь; Ашаб Ибрахим выругался. И замахнулся кулаком:

— Ты, сучка!

И тут что-то мелькнуло в воздухе — что-то крутящееся, серебристое, — и Ашаб Ибрахим рухнул головой вперед, взвыв от боли. Из его правого плеча торчал клинок маленького кривого кинжала, и его искусно сплетенный красный темляк бешено болтался вокруг рукояти.

— Не хами, паскуда! Неверная скотина, предатель, сын свиньи! Трус, променявший свою веру на ислам, только лишь бы спасти собственный тухлый шкура! Не сметь так обращаться с женщин, ни на моем корабле, ни на каком другом из весь флот Сале! — Раис тяжело и хрипло дышал, продолжая сыпать гневными проклятиями уже на своем языке. Ибрахим, кое-как поднявшись на ноги, бросился вон, оставляя за собой следы крови.

Аль-Андалуси упал на подушки, хватая ртом воздух.

— Кет-рин, скорее, позови сюда Абдулхак! Скорей!

Кэт вскочила на ноги и бросилась к двери. Взбегая по трапу, она выкрикнула это странное, незнакомое имя, но никто не откликнулся. Девушка позвала снова, громче, так что задрожало пламя свечей в лампах, и звук ее голоса эхом отразился от деревянных переборок. И наконец услышала шум голосов и топот бегущих ног. Она еще раз выкрикнула имя Абдулхака, потом бросилась обратно в каюту.

Но когда она вернулась, раис был уже мертв.

Несколько секунд спустя человек по имени Абдулхак появился в дверях. Одним взглядом быстрых черных глаз, что резко контрастировали с седой бородой и потрепанным временем лицом, он окинул всю каюту.

Стоя на коленях возле неподвижного тела капитана, в перепачканной кровью вероотступника белой шерстяной джеллабе, Кэт являла собой вид совершенно убитой горем и собственной виной. Да и чувствовала она себя именно так. Девушка отскочила в сторону, но Абдулхак лишь бросил на нее взгляд и махнул рукой, веля уйти. Потом потряс раиса за плечо, прикоснулся к его лбу, потом к шее. Что-то рявкнул Кэт.

— Что? Я не понимаю.

Бородатый что-то гневно пробурчал, потом выпрямился и прошествовал мимо нее в глубь каюты. Остановился в углу, возле изукрашенной клетки, где спали певчие птицы. Открыл дверцу, сунул внутрь руку и что-то оттуда достал.

— Огонь! — резко сказал он. — Где?

Пораженная, что на пиратском корабле оказался еще один человек, говорящий по-английски, Кэт молча заморгала.

— Сейчас принесу, — очнулась она. Вынесла из-за занавеса жаровню и поставила перед Абдулхаком. Он подул на угли, и те заалели, вспыхнув. Он взял щипцы, положил на бортик жаровни, вложил то, что было у него в ладонях, в их захват и сунул это в угли.

Кэт вскрикнула от неожиданности. То, что она принимала за певчую птичку, оказалось какой-то жуткой и странной рептилией — шкурка у нее была вся в чешуйках, как у ящерицы или змеи, но она никогда таких ящериц или змей не видела. Попав на угли, рептилия завертелась, а из странного, похожего на клюв рта высунулся язык — свернутый спиралью, длинный, ярко-красный. Прикрытые чешуйками глаза дико вращались, шкура горела и шипела. Минуту спустя в жаровне произошло нечто вроде небольшого взрыва.

Абдулхак удовлетворенно кивнул.

— Мезиан, мезиан 36, - пробормотал он.

Потом поднял чудище за когтистую лапку, отнес к постели капитана и два-три раза пронес его под носом мертвого аль-Андалуси. Кэт показалось, что это какая-то древняя, тайная магия. Вонь паленого мяса — острая, тошнотворная — наполнила всю каюту, у девушки заслезились глаза. Она не могла себе представить, чем может мертвая паленая ящерица помочь страдающему и болящему, не говоря уж о том, что аль-Андалуси умер… но раис вдруг оглушительно чихнул, резко поднялся и сел.

У Кэт подкосились ноги, и она очнулась уже сидя на палубе. Она, конечно, слыхала байки о том, что мертвецы иногда вдруг восстают и начинают делать странные движения, даже иной раз произносят последнее слово — да и в самом деле, всем ведь хорошо известно, что Мария Стюарт, королева Шотландская, добрые четверть часа после того, как ее обезглавили, все еще шевелила губами. Но никто никогда не слыхав, чтобы труп вдруг начал чихать.

— Лабас аалик? 37

Раис опустился обратно на подушки. И обеими руками схватил бородатого за руку:

— Лабас, альхамдолилла. Шукран, шукран, Абдул. Бара-каллафик 38.