Джейн Джонсон - Преданное прошлое

Кэт подумала, что он, наверное, англичанин, но когда тот заорал, она не поняла, на каком языке, все надежды, что она попадет к человеку, которого, может быть, сумеет убедить не трогать ее и дождаться прибытия выкупа или по крайней мере в расчете на то, что это все же произойдет, исчезли… Она смотрела то на одного, то на другого, к горлу подбиралась тошнота. И тут один из молодых людей выскочил вперед, и в его руке что-то блеснуло.

Маленький кривой кинжал устремился прямо ей в грудь. Кэт взвизгнула и попыталась бежать, но ножные кандалы не дали ей ступить и шагу, она пошатнулась и во весь рост растянулась на земле, увлекая за собой Нэн Типпит и Мэтти. Начался настоящий хаос: вокруг все кричали и толкались, какая-то женщина завизжала. Кэт рывком поднялась на колени, как раз вовремя, чтобы увидеть, как диллахин бросился на молодого человека, который пытался на нее напасть. Кинжал отлетел в сторону, блеснув на солнце, а когда Кэт наконец сумела встать на ноги, мерзавец и его приятель уже исчезли.

После этого, словно ничего необычного не случилось, аукционер объявил продолжение торгов, и толпа вновь прихлынула к помосту, а диллахин уже указывал своей тростью то на одного, то на другого, отмечая ставки. Потом наступило временное затишье: кажется, ее продали. Высокий человек в темно-синем тюрбане, стоявший в задних рядах толпы, поднял руку. Он сделал какой-то сложный жест пальцами, и диллахин наклонил голову, вроде как принимая предложение. Раздался общий вздох удивления, толпа развернулась, чтобы посмотреть, кто заключил сделку, но высокий человек уже уходил прочь. Раздался недовольный ропот, толпа отхлынула, недовольная, разочарованная, ворчливая, по большей части уже не интересующаяся оставшимися лотами.

— Он пытался тебя убить, — прошептала Мэтти, когда их уводили с площади, а аукционер занялся получением денег и векселей. — Почему?

Кэт не имела понятия.

— Они нас ненавидят, — сказала Джейн Триджинна. Лицо ее было совершенно белым. — Ненавидят и хотят всех убить. — Она прикоснулась пальцами к лицу дочери — жест нежности, какого Кэт не ожидала от матери, поскольку не могла припомнить, чтобы такое случалось хоть раз в ее жизни. — Мы, наверное, уже никогда не увидимся, Кэтрин. Помни, что ты благородного происхождения, в твоих жилах течет голубая кровь, хоть ты об этом и не знаешь. Гордись этим и храни свою честь и доброе имя перед Господом в этой языческой земле.

— Вы, должно быть, мадам Лавэт, да? — спросила меня маленькая женщина в элегантной темной рубахе и светлом шелковом хиджабе.

— Да, Джулия. А вы мадам Рашиди?

— Зовите меня просто Наима. Идемте, я покажу вам вашу комнату. Оставьте багаж здесь. Азиз принесет. Вы хорошо доехали, вам было удобно?

Я последовала за ней по длинным, слабо освещенным коридорам в открытый внутренний дворик. Вокруг расположенного в его центре фонтана стояли столики и стулья из кованого железа, а в воду кто-то добавил несколько пригоршней розовых лепестков. Чеканные фигурные лампы бросали отсветы во все углы двора; по его периметру тянулась аркада, поддерживаемая колоннами, а над ней шла галерея из кедрового дерева, вся заросшая жасмином и бугенвиллеями. И, словно добавляя последний мастерский мазок к и без того великолепной картине, в пустом черном пространстве над головой висел полумесяц.

Я восторженно ахнула:

— Как здесь чудесно, Наима!

— Баракаллафик, мадам Лавэт. — Она отвернулась, скрывая улыбку, прошла в сторону, отперла замок на двойных дверях и распахнула их. За ними располагались покои, достойные сказок «Тысячи и одной ночи». Огромная кровать под балдахином, застеленная белоснежным бельем и заваленная горами шелковых подушек; роскошные ковры на полированном каменном полу, столики с бронзовыми столешницами, поднос с цветными стаканами и кувшином с водой; лампы, свечи, два низких резных кресла. У стены стояла банкетка, обитая шелком. Сквозь узорные ставни в комнату просачивался аромат роз и благовоний. За аркой в дальней стороне апартамента располагалась прекрасная ванная комната со сверкающими свежей штукатуркой стенами, великолепной мозаичной плиткой, с двумя коваными тазиками цвета темного золота, с глубокой ванной, судя по виду, из роскошного светлого мрамора с темными прожилками и с отдельной душевой кабиной — и все это освещалось мерцающим светом свечей. У меня просто не было слов. Я всегда мечтала о такой ванной; если бы я ее заполучила, только в ней и жила бы. И моя кожа вечно была бы сморщенная, как чернослив.

— Милуда приготовила вам таджина 59, на случай если вы устали и захотите поужинать здесь, — сообщила Наима Рашиди, стоя в дверях.

Я обернулась, застигнутая врасплох в своем мечтательном состоянии.

— Это очень любезно с вашей стороны.

— Я вам накрою стол во дворе. Все будет готово через полчаса, вас так устроит? А пока у вас есть время распаковать вещи и принять перед ужином ванну.

— Спасибо, большое спасибо.

— Танмирт 60.

— Она чуть поклонилась. — Мархабан. Добро пожаловать.

Я улыбнулась ей:

— У вас отличный английский. Боюсь, у меня с арабским совсем плохо.

Она сделала гримаску:

— Я учила английский здесь, в колледже, но семья наша — берберская, мы предпочитаем говорить на своем языке. Думаю, Идрис научит вас некоторым выражениям, если захотите.

Идрис. Я почти забыла о нем. Интересно, вписывается ли он в ту идиллически-романтическую обстановку, которую его кузина здесь создала? Задача довольно трудная. Я распаковалась, приняла душ, вышла во двор и уселась за один из столиков, на который Наима поставила таджику, оставив меня восхищаться и недоумевать по поводу сложных ароматов специй и незнакомых ингредиентов. Баранина буквально таяла во рту, а когда я проглотила кусочек, он оставил горящий след в моем пищеводе, а во рту — вкус цитрусовых, чили, чеснока и еще десятка других оттенков. Когда Милуда — суетливая пожилая женщина в белых леггинсах, развевающейся тунике до колен и повязанном на голове шарфом — пришла забрать грязные тарелки, которые я с жадностью опустошила, я спросила, чем меня угощали. Она сообщила то, что я уже знала, потом постучала пальцем по носу — универсальный жест заговорщика, призывающего к полной секретности.

— C’est magie 61, - сказала она и отказалась сообщить дальнейшие подробности.

Спала я в ту ночь отлично. Мне снились странные сны, которые на рассвете завернул в золотые покрывала голос муэдзина. Я лежала наполовину еще во сне, наполовину проснувшаяся, чуть дрожа от ощущения восторга — я одна здесь, на этом совершенно чуждом континенте, но все равно чувствую себя в полной безопасности и в заботливых руках.