Джейн Джонсон - Преданное прошлое

Все это легко читалось в тоне ее голоса, а не только в словах, когда она набросилась на Нелл Шигуайн, но и Нелл кипела праведным гневом, сотрясавшим все ее старые кости, и сумела отпихнуть матрону так, что та ударилась спиной о дверной косяк. Но матрона хорошо ела, и не только сегодня, когда она позавтракала свежим хлебом с тмином и медом, яйцами и помидорами с луком, но и всю свою жизнь. Она хорошо кушала и каждый день стирала белье, носила тяжелые корзины и горшки, поднимала детей, так что руки у нее были мускулистые, как у мужчины. Когда надсмотрщица в ответ толкнула Нелл, у той на влажных плитках подкосились старые ноги, женщина рухнула навзничь, взмахнув руками и пытаясь удержать равновесие. Рухнула, ударившись головой о плитки стены и добавив еще один, пятый цвет к звездной мозаике, совершенно лишний алый к белому и разным оттенкам синего. И осталась лежать совершенно неподвижно.

В тот же день, после полудня, Кэт уже стояла на высоком помосте невольничьего рынка и смотрела на толпу, что собралась на Сук аль-Гезель. Площадь была забита потенциальными покупателями и любопытными, желающими поглазеть на новых рабов, которых Джинн привез из своей последней вылазки во вражеские моря.

По большей части мужчины были одеты в длинные рубахи или хламиды, многие были бородаты и носили тюрбаны, но в толпе мелькали и другие, вид которых напомнил ей того вероотступника и предателя из Плимута, который продался туркам и стал Ашабом Ибрахимом; это были более белокожие люди в европейском платье, они бродили гордо, словно важные господа на празднестве, расталкивая всех и прокладывая себе путь так нахально, словно имели на это полное право. Предатели, подумала она горько, воюющие против своих. И все из-за денег. В душе уже закипал гнев. Да как они посмели явиться сюда, издеваться и смеяться над тем, как гнусно здесь обращаются с добрыми христианами? Или, что еще хуже, они явились, чтобы купить женщин, которых в своей стране никогда не добились бы и не заполучили честным путем?

Женщины из Пензанса оказались не единственным движимым имуществом, выставленным в этот день на аукцион. С другой стороны площади к помосту вели цепочкой скованных мужчин, выставляя напоказ как племенных жеребцов-производителей на весенней ярмарке. На пленниках не было одежды, только белые набедренные повязки, а цена была проставлена углем у каждого на груди. Кэт не узнала никого, эти бедняги были явно из других мест, не из их партии. По всей видимости, недавно сюда вернулись и другие пиратские корабли, совершавшие набеги на христианские суда и берега.

Невольники все шли и шли, и распорядитель аукциона, диллахин, выкрикивал их имена и расхваливал их качества, побуждая собравшихся покупателей торговаться, повышать ставки на тех, кто больше всего годился на галеры, в частные армии или для тяжелых полевых работ. Некоторых расхваливали как хороших кораблестроителей, парусных мастеров или пушкарей; за этих заплатят больше всего. Но по большей части пленники были рыбаками, выносливыми и закаленными морем людьми с иссеченными ветрами лицами и жилистыми руками. Торгующиеся ощупывали их мышцы, тыкали им в грудь и в живот, осматривали зубы, чтоб удостовериться, что возраст данного раба соответствует тому, что сообщил аукционер.

Потом привели группу женщин с такой же темной кожей, как и их темные свободные рубахи; у этих цена была написана мелом на спинах. Кэт в ужасе глядела, как мужчина сорвал рубашку с одной из них и начал ощупывать руки и ноги. Она никогда не видела такой черной кожи, прямо как эбонит, но будущий покупатель, кажется, давно привык к подобной экзотике и щупал ее, только чтоб удостовериться, что женщина здорова. Может, она беременна? Он ткнул ее в живот и продолжил бы свои исследования еще ниже, если бы диллахин не оттолкнул его в сторону, не злобно, просто для порядка.

— Мы как животные, — с отвращением заметила Джейн Триджинна. — Они будут отбирать нас для разведения или для работ до самой смерти.

— Может, письмо, которое писала Кэт, спасет нас и сэр Артур пришлет деньги, чтоб нас выкупить, — начала было Мэтти, но Джейн тут же на нее ополчилась:

— У тебя мозги как у полевой мыши, Матильда Пенджли! Ты что, и впрямь думаешь, что у владельца Кенджи есть лишние деньги, чтоб потратить их на таких, как мы? Да если ему даже удастся собрать такую сумму, эти дикари не возьмут ее, а сами оставят нас у себя и только посмеются над ним! А если нас всех продадут в разные места? Что, они озаботятся всех снова отыскать и вернуть домой? И все это при том условии, что письмо когда-нибудь доберется до Корнуолла, в чем я сильно сомневаюсь…

На это никто ничего не возразил, потому что возразить было нечего. Потрясенные смертью Нелл Шигуайн, женщины чувствовали, как на всех опускается настоящий мрак. Перед ними открывалось темное, неизведанное будущее — каждую могли продать любому мужчине, который даст больше, чтобы потом использовать по своему усмотрению или продать кому-нибудь другому в бог знает какие дальние места этого чужого и странного мира, где она будет жить в отрыве от своих соотечественников, среди язычников, которые не знают ни слова по-английски и которым наплевать на рабыню, лишь бы она оправдала заплаченные за нее деньги.

Вот настала и их очередь. Женщины сошли с помоста вниз, и аукционер, занимавшийся их партией, устроил перекличку, сверяясь со списком, составленным нынешним утром женщиной-писарем, а затем начал выкрикивать что-то на своем варварском языке высоким, пронзительным голосом. Мария Келлинч и Цыпа были проданы первыми, вместе, за ними быстро последовала Энн Феллоуз и ее маленькая дочка Мэри. На Энн Сэмюэлс и Нэн Типпит не польстился никто. Мэтти, Элис Джонс и ее сына Джеймса купил огромный мужчина в богатых одеждах, с длинной бородой, умащенной маслом и закрученной в колечки; его уши и руки до локтей были сплошь унизаны золотыми украшениями. В руке у него также был резной посох, и ему прислуживали двое мальчиков в ливреях, точно такие, как ливрейные лакеи любого богатого европейца.

Дойдя до Кэт, диллахин задержался. Потом, возвысив голос до немыслимых высот, сорвал с нее чадру, чтобы все в толпе разглядели огненные волосы. Толпа тут же забурлила, все начали орать, перекрикивая друг друга, называя все новые ставки. Кэт стиснула зубы, хотя колени затряслись. Сейчас, когда торговали ею, девушка поняла, что испытывает дикий ужас. Даже вонь мазморры теперь казалась ей предпочтительнее, чем это испытание. Кто ее купит? Вон тот толстый купец с алчным сальным лицом? Или вон тот, тощий, жестокий на вид, с носом крючком, в простой хламиде из ничем не украшенного белого полотна, который не издал пока ни звука, но незаметно поднял руку, когда цена взлетела еще выше? Или двое молодых людей в первом ряду толпы, пожиравших ее порочными взглядами своих черных глаз? Или тот предатель-европеец с грубой физиономией, раскачивающийся под воздействием выпитого спиртного и опирающийся на своего такого же набравшегося приятеля?