Джейн Джонсон - Преданное прошлое

Раскаленный воздух был полон мух, пыли, запахов специй; вокруг стоял жуткий шум. Крики и музыка, рев ослов, кудахтанье кур, запах навоза… Она увидела стадо коз, убегающих по переулку между глухими стенами высоких домов, — их преследовала банда темнокожих ребятишек. Девушка продолжала брести вперед, то и дело спотыкаясь. Органы чувств на каждом шагу подвергались все новым и новым испытаниям.

Наконец пленные свернули в одну из узких боковых улочек, и матрона подвела их к огромным дверям, усеянным бронзовыми заклепками. Дверь отворила тоненькая женщина, одетая в рубаху полуночно-синего цвета, все кромки которой были расшиты яркими геометрическими узорами. Очень простой дизайн — семилетний ребенок мог бы такое вышить. Если бы у нее была такая прекрасная ткань и большой выбор шелковых ниток, она бы сделала эту рубаху еще более изящной, несмотря на ее необъятную ширину и совершенно бесполый характер.

Матрона обнялась с этой женщиной, поцеловала ее четыре раза в обе щеки и принялась о чем-то болтать. Трое стражей вели сюда пленников быстрым шагом, подгоняя ударами палок, если те замедляли темп или останавливались, а теперь вдруг оказалось, что спешить совершенно некуда. Когда с приветствиями было наконец покончено, всех завели в комнату с высоким потолком, где в углу сидела женщина в хламиде с капюшоном и с гусиным пером в руке.

Перед ней на столе стояла чернильница. Пером она в нетерпении постукивала по столу и вторила этому перестукиванию ногами, обутыми в алые туфли.

Англичанам освободили ноги от кандалов, и они по одному стали подходить к столу и через матрону сообщать свои имена, возраст и семейное положение. Женщина-писарь заносила все это на бумагу, в меру своих возможностей изображая чуждо звучащие слова на своем языке. Потом их поделили на две группы. По одну сторону комнаты выстроились Джейн Триджинна, ее невестка Мэри Куд, Мария Келлинч, Энн Феллоуз, Элис Джоне, Нелл Шигуайн и Нэн Типпит. По другую — Кэт, Мэтти, Анна Сэмюэлс и двое детей — Джеймс Джонс, пяти лет, и маленькая Генриетта, известная как Цыпа. Оторванная от матери, она цеплялась за Мэтти и ни за что не желала от нее отходить.

Матрона и тоненькая женщина прошли между ними, потом последняя ткнула Элис Джонс своей палкой.

— Сними одежда, — рявкнула ей матрона. Показала пальцем в грязное платье Элис и сделала резкий жест.

Элл разинула рот.

— Снимай! Раздевай! — Матрона ухватилась за подол платья и задрала его. Элис прижала юбку с ногам и заверещала. Стройная женщина умело стеганула ее по спине длинным гибким прутом, отчего несчастная завопила еще громче. Прут снова взлетел в воздух и со свистом опустился.

Пленники обменялись испуганными взглядами.

— Снимай!

Под градом ударов, подгоняемая рявканьем, Элис капитулировала. И стояла, не сопротивляясь, как ребенок, которого наказывают, пока с нее сдирали через голову платье, оставив в одной перепачканной нижней рубашке.

В свои двадцать пять и всего с одним ребенком Элис Джонс выглядела вполне красивой молодой женщиной, несмотря на все перенесенные тяготы и грязь, приставшую к телу. Матрона и амина 55щупали ее, тыкали пальцами в ребра, переговариваясь на своем языке, щупали ее мышцы, изучали ладони, ноги, зубы. Время от времени ведущая записи женщина заглядывала в огромную книгу, справляясь о чем-то, и задавала очередной вопрос, который матрона очень приблизительно и с жутким акцентом переводила. Когда Элис перестала понимать, о чем ее спрашивают, ее снова ударили, на этот раз по ахиллесовым сухожилиям.

А потом стали стягивать с нее рубашку. Элис заплакала.

— Нет! Не надо! — умоляла она.

Но сопротивляться было бесполезно. И рубашка слетела, оставив молодую женщину совершенно голой и бледной от позора. Она отчаянно прикрывалась обеими руками, словно пыталась сжаться в комок. Пленники уставились в пол, ощущая стыд, который испытывала Элис, так остро, как если бы сами подверглись такому обращению, и понимая, что скоро их ждет такое же унижение. Кэт нащупала кошель, в котором лежали книжка и грифель, и прижала к телу под рубахой. Если ее тоже разденут, вещи наверняка отнимут.

— Муртафа-ат 56, — объявила стройная женщина, отдирая ладони Элис от ее грудей, и матрона одобрительно закивала. Женщина за столом что-то записала.

Элис наконец отпустили. Матрона взялась теперь за Марию Келлинч. Увидев, что маму вывели вперед, Цыпа бросилась к ней, разом преодолев разделявшее их пространство, и вцепилась ей в ногу как пиявка.

— Прочь! — заорала матрона и попыталась оторвать Цыпу, но малышка только выла в ответ и еще крепче цеплялась за мать. Тогда в дело вступила амина. С неожиданной мягкостью для человека, который только что хлестал розгами, она погладила девочку по волосам и что-то успокаивающе сказала ей на ухо. Генриетта была этим настолько поражена, что перестала плакать и уставилась на марокканку широко раскрытыми глазами.

— Эх-даа, а бентти. Ш-ш-ш!

С лица амины отлетела в сторону вуаль, и Кэт с удивлением увидела, что женщина необыкновенно хороша собой: огромные темные глаза и красиво изогнутые брови, прямой нос и кожа оливкового оттенка. Но чадру тут же привычным движением возвратили на место, словно женщина ощутила на себе тяжесть чужого взгляда.

Марию подвергли той же процедуре, что и бедную Элис. Матрона и амина щупали и тыкали ее, щипали за отвисшую кожу на животе, хлопали по опавшим грудям. Потом матрона помотала головой и что-то сказала женщине-писарю, та добавила несколько слов в колонку на другой стороне страницы.

Настала очередь Нелл Шигуайн. Высоко подняв голову, она уставилась матроне прямо в глаза:

— Я сама разденусь и не устыжусь того тела, которым благословил меня добрый Господь. Я сниму свои одежды и брошу их себе под ноги и истопчу их, как поступил Иисус, и тогда вы увидите, что истинный христианин не боится вас, язычники, и ваших издевательств.

Она сбросила с себя перепачканное платье, потом рубашку и панталоны, швырнула на пол и встала на эту кучу — неуклюжая фигура, вся из торчащих костей, суставов и кустиков светлых волос.

Кто-то прыснул смехом. Матрона разразилась потоком яростных воплей, она орала и махала на Нелл руками. А потом нагнулась, злобно схватила одежду и швырнула пленнице.

— Я не сказать тебе раздеться! — рявкнула она. — Ты не муртафаат, ты тощий как палка женщин!

Энн Феллоуз, Нэн Типпит и тетка Кэт, Мэри Куд, тоже подверглись такому же осмотру и изучению, и наконец вызвали Кэт. Женщина в темно-синем с интересом осмотрела джеллабу, в которую была одета девушка, пощупав рукав и пропустив ткань между пальцами.

Потом повернулась к матроне и оживленно заговорила. Матрона окинула Кэт оценивающим взглядом, кивнула и ответила длинной фразой. У Кэт замерло сердце. Книга, думала она, ни за что не отдам им свою книгу. Почему-то это вдруг стало для нее жизненно важным моментом, словно под обложкой из телячьей кожи хранилось то немногое, что еще осталось от ее личности.