Эмили Гиффин - Все, что мы хотели

– Лила, ты должна рассказать о фотографиях, которые сделал Финч. Ты ведь понимаешь?

Я изумлённо смотрю на неё.

– Ты должна… ради Полли… ради самой себя. Ради всех девушек, с которыми такое случалось. – Она умолкает, отводит взгляд, потом, собравшись с силами, смотрит мне в глаза. – Ради нас .

– Нас? – Её слова могут означать лишь одно, но я всё же прошу пояснить. – Вы тоже одна из этих девушек, миссис Браунинг?

Она не отвечает. Она лишь съезжает с тротуара и ведёт машину к моему дому. А потом вдруг начинает говорить о том, как училась на первом курсе Вандербильта. Это жуткая история. О том, как её изнасиловали. Она говорит, что не стала сообщать, потому что ей было стыдно и потому что она во всём винила себя. Она говорит и обо всём, что случилось после. Как она на следующий день рассталась с любимым человеком. Как рассказала лишь лучшей подруге, но взяла с неё обещание молчать. Как понемногу начала двигаться вперёд, стала встречаться с отцом Финча, вышла за него замуж. Как отчаянно хотела, чтобы её жизнь казалась – нет же, была идеальной. Она говорит о своих мечтах – и давно оставленных, и новых. О мечтах, похожих на мои. О любви. И о правде. Она очень много говорит о правде.

Она умолкает, когда мы доезжаем до моей улицы, и я молчу, пока она ставит машину на парковку. Лишь тогда я говорю – ради неё , пытаясь облегчить её боль:

– Финч не такой плохой, миссис Браунинг.

Она смотрит на меня так неуверенно, так печально.

– Ну, то есть, – уточняю я, – со мной же случилось совсем не то, что с вами.

– Может быть. – Она вновь готова расплакаться. – Но, Лила, Финч всё-таки очень плохой.

Я не знаю, что на это ответить. Я понимаю – она права. Поэтому я лишь снова благодарю её за помощь и поддержку.

– Ох, солнышко, – она наклоняется, чтобы меня обнять, – да ведь ты сама всё сделала. Я так тобой горжусь…

– Спасибо, – говорю я и снова спрашиваю, выживет ли Полли. На этот раз она отвечает:

– Думаю, да. И вот ещё что, Лила…

– Да? – Я смотрю на неё и жду.

– Мне кажется, сегодня ты спасла не одну жизнь.

Придя домой, я слышу разговор Финча и Кирка – они смотрят в гостиной телевизор, и им нет никакого дела, что Полли в эту самую минуту борется за жизнь. Я иду по коридору в свою спальню и начинаю собирать вещи. Беру спортивную сумку и складываю туда всё необходимое: джинсы, футболки, пижамы, носки, нижнее бельё, туалетные принадлежности. Снимаю обручальное кольцо и другие украшения, которые мне дарил Кирк, складываю на тумбочку.

Говорю себе, что нужно запомнить этот эпизод на будущее, если мы будем спорить из-за денег. Хотя я постараюсь получить всё, что мне причитается, в глубине души я не хочу от него ничего.

Обвожу взглядом комнату, вспоминая, как мы купили этот дом, как я радовалась, когда мы только въехали, и ещё больше – когда наполняла его мебелью, коврами, картинами. Меня тошнит от себя прежней, такой мелочной и недалёкой, но внезапно до меня доходит, в чём тут было дело. Я не стремилась накупить красивых вещей, чтобы показать фасад красивой жизни. Я обустраивала дом. Нечто прекрасное снаружи и изнутри. Нечто значимое для нашей семьи.

Но теперь всё это кажется лживым. Даже вещи, не имеющие отношения к этой лжи, теперь отравлены ею. Разрушены.

Когда я уже собираюсь уходить, я слышу шаги. Ещё до того, как его лицо показывается в дверном проёме, я знаю – это Финч. Я не сомневаюсь, что его послал сюда отец; он точно не стал бы ко мне заходить без его указаний.

И точно. Он смотрит на мою сумку и спрашивает:

– Мам? Что ты делаешь? Папа сказал, ты от нас уходишь ?

Я поднимаю на него глаза и, чувствуя, как сжимается сердце, говорю:

– Я ухожу от твоего отца… из этого дома… но не от тебя, Финч. Я никогда тебя не оставлю.

– Пожалуйста, мам. – Его голос становится таким же хриплым, как у Кирка. – Не уходи от папы. Ты не можешь так поступить с ним. Со мной.

Я хочу накричать на него. Хочу изо всех сил встряхнуть его за плечи и сказать, что из-за его глупого поступка может погибнуть девушка. Но я подхожу к нему, и, сжав его лицо в ладонях, целую в лоб, вдыхаю его сладкий, мальчишеский запах. Этот запах совсем не изменился, несмотря на все остальные перемены.

– Ты не можешь так со мной поступить, – повторяет он.

– Нет, Финч. Я поступаю так не с тобой . Я поступаю так ради тебя.

– Полли врёт, мам, – говорит он.

На этот раз его слова звучат совсем неискренне. Как будто он даже не пытается быть убедительным. Я думаю – может быть, Лила уже рассказала ему о фото. Может быть, он уже знает, что у нас есть доказательства. Я качаю головой.

– Нет. Не она. Ты.

Его нижняя губа дрожит. Я жду, что он скажет что-то ещё, но сказать уже нечего.

– Финч, прошу тебя, признайся. Поступи правильно. Принстон не так важен. Только люди по-настоящему важны. И никогда не поздно извиниться.

Он чуть заметно кивает. Я не могу понять – то ли я наконец смогла до него достучаться, то ли он просто соглашается, потому что я так хочу.

Но сегодня я точно не в силах выдержать эту битву. Я брошусь в бой завтра и буду сражаться до конца, каким бы долгим и тяжёлым он ни был.

– Увидимся утром, – шепчу я. – Я приду к тебе на собрание.

– Хорошо, мам.

Наклонившись к нему, я целую его в щёку и шепчу:

– Ты всегда будешь моим малышом, Финч. И что бы ни случилось, я всегда буду тебя любить.

Он выдыхает, как будто хочет что-то ответить, но не может. Потому что он плачет. Мы оба плачем.

– Спокойной ночи, – шепчу я и выхожу из дома, который когда-то был нашим.

Приехав в отель, я узнаю от девушки на стойке регистрации, что на моей кредитной карте нет средств. Она так смущается, что я спешу убедить её – в жизни случаются вещи и похуже, и протягиваю другую карту. Но ещё до того, как это выясняется, я предполагаю, что средств нет и на ней.

Это так абсурдно и так похоже на Кирка, что я смеюсь. Вот почему Джули советовала мне привести свои дела в порядок. Потому что она понимала, на какое дерьмо он способен. Я хочу позвонить ей, но вспоминаю, что у меня в кошельке всё ещё лежат пятнадцать тысяч долларов. Так что я расплачиваюсь и поднимаюсь в лифте на восемнадцатый этаж. Открываю дверь пластиковым ключом и вхожу в комнату с видом на город, где провела большую часть взрослой жизни.

Я никогда не чувствовала себя так одиноко и подавленно, если не считать ту ужасную ночь в Вандербильте.

Но в то же время я впервые чувствую себя такой сильной, такой уверенной в своём пути. Приняв душ, надеваю пижаму и ложусь в кровать. Занавески открыты, я любуюсь огнями Нэшвилла, и внезапно звонит телефон.

Это Том.

Чувствуя ни с чем не сравнимое облегчение, я бормочу: