Марат Валеев - Лекарство для тещи

— Ничего, потерпите! — злорадно кричал Иван Петрович, продолжать грохотать батареями. — Терпите же Куролесовых — хоть бы одна сволочь на них пожаловалась, кроме меня!

Когда праведный гнев Бурдынюка уж стал стихать, да и сам он порядком притомился метаться между батареями, в дверь настойчиво позвонили. «Ага, проняло, наконец! — устало и почти без радости подумал Иван Петрович, и пошел в прихожую, прихватив на всякий случай с собой и железяку, при помощи которой только что устроил грандиозную какафонию.

Открыв дверь, он увидел главу семейства Куролесовых Петра. Всклокоченная шевелюра, мятые брюки говорили о том, что тот уже успел поспать. Но, похоже, совсем немного, поскольку физиономия у Петра была совершенно пьянющая и веселая.

— Слышь, чудило! — развязно сказал он Петру Ивановичу.

— Сам чудило, только на букву «м»! — дерзко ответил ему Бурдынюк, поскольку адреналин еще побулькивал в его вскипевшей крови. «Пусть только попробует выступить, я ему этой трубой все ребра пересчитаю!» — отважно подумал он. А вслух задиристо сказал:

— Ну и чего тебе?

— Ты это… Погромче бы свой музон сделал! Или дай диск на время, а? И ваще, что это за группа у тебя? Мы такую еще не слышали: так торкнуло, что все мои гости уже на ногах! Похмелились и снова пустились в пляс. Ну так что, дашь диск, или как?..

Сидоров упал со стремянки, когда полез за чем-то на антресоли. А когда очнулся, услышал у себя в голове:

«И чего это он разлегся средь бела дня на полу?»

Сидоров сел, огляделся по сторонам. Вокруг никого не было. Рядом сидел лишь кот Маузер и презрительно щурился.

«Что-то с головой после удара», — решил Сидоров. Встал, пошел на кухню — снять стресс. Налил себе стопочку, достал колбаски, маслинок. Только собрался вкусить, как опять в голове раздался тот же вредный голосишко:

«А мне? Вот эгоист-то!»

На пороге кухни сидел Маузер. «Черт, неужели это он телепатирует? — изумился Сидоров. — Или это я так сильно ударился?»

«Да, это я, твой кот Маузер, — неожиданно подтвердил его мурлыка. — Кстати, за что ты меня так обозвал?»

— Это как? — наконец решил вступить Сидоров в диалог со своим котом.

«Ну, Маузером каким-то дурацким».

— Потому что у тебя хвост всегда пистолетом торчал, когда ты еще маленький был.

«Понятно. Ну не будь жмотом, дай колбаски!»

— А я что буду с этого иметь? — вдруг решил Сидоров поторговаться.

«Что-что… Я тебе за это глаза кое на что открою», — нагло сощурился Маузер.

— Например? — насторожился Сидоров

«Да, в общем, ничего особенного, — зевнул Маузер. — Как только ты за порог, к твоей жене сосед Петрович ныряет. А я в это время — к его Муське».

— Так, значит, вы тут все вместе блудите, пока меня нет дома! — рассвирепел Сидоров. — И ты еще за это у меня колбасу просишь?»

«Ой, а сам-то, сам-то!» — изобличающее запульсировал в его голове Маузер.

— А я чего? Я ничего, — стушевался вдруг Сидоров.

«Как это ничего? А кто на той неделе два раза приводил домой баб, когда хозяйка увозила Петьку, то есть сына твоего, в деревню? Да еще страшных, хуже драных кошек! — завозмущался Маузер. — Так что гони, хозяин, колбасу! А не то я хозяйке сдам все твои заначки!»

— А что, ты и с ней так же беседуешь? — неприятно удивился Сидоров.

«Пока нет, — честно признался Маузер. — Да ведь она или сама может обо что-нибудь головой удариться, или ты ее, например, огреешь после нашего разговора. Вот тогда, глядишь, и с ней контакт налажу».

Сидоров молча проглотил последние слова кота, а также стопку водки, закусил ее маслинкой, колбасу же отдал Маузеру.

«Давно бы так! — довольно заурчал Маузер. — И вообще, хозяин…»

Тут выпитое ударило Сидорову в голову, и голос кота в ней пропал. Похоже, она, голова эта, встала у Сидорова на место. Но с тех пор Маузер у него ни в чем не знает отказа. Особенно когда начинает пристально всматриваться в глаза Сидорова…

Алкоголик Сивушов проснулся часа в три ночи. Охая от головной боли, он сполз с дивана и прорысил к туалету, на ходу расстегивая мятые брюки.

Однако там, где положено было быть тому, чему положено, пальцы ничего не нащупали. Сивушов повозился в штанах более тщательно. Но на месте атрибута его мужской принадлежности было неожиданно пусто. С перепугу забыв, зачем пришел, Сивушов, придерживая спущенные штаны, устремился в прихожую. Там он встал перед запыленным зеркалом и впился глазами в свое отражение. Да, так и есть, в промежности у него было пусто. Выглядело это так нелепо и страшно, что Сивушов потихоньку заскулил от ужаса.

Но… Но где же? Вчера еще все было, это Сивушов помнил точно. Ведь после того, как выпроводил своих крепко захмелевших приятелей Жорку и Аркашку, он также ходил в туалет, и был в полном комплекте. Что же случилось за ночь? Куда девался его (ну, пусть будет — Дружок)? Не отрезал же ему его какой-то злодей, пока он спал. Тогда он бы умер от боли и кровопотери. А может, Дружок того… сам как-то отвалился?

Сивушов уже не знал, что и думать, когда его панические и горестные размышления прервали чьи-то тихие всхлипывания. Причем плач этот проник в его голову не снаружи, а как бы зародился изнутри. Более того, Сивушов даже понял, откуда доносятся всхлипывания. Он присел на корточки и запустил руку под обувную этажерку. Пальцы его нащупали сначала один из его вездесущих скомканных носков, потом что-то маленькое и явно живое, теплое. Сивушов выгреб это что-то из-под этажерки, и это был он, его Дружок!

Сивушов осторожно положил его на ладошку, сдул пылинки и ласково погладил, как котенка:

— Уфф! Нашелся!

И тут между Дружком и его бывшим хозяином состоялся, можно сказать, исторический диалог. Причем, голосовой — со стороны Сивушова, и телепатический со стороны его собеседника.

— Ты как тут оказался? — спросил Сивушов.

— Ушел я от тебя, Леша, — сообщил ему Дружок.

— Как это ушел, куда, к кому? — переполошился Сивушов. — Кто тебе разрешил?

— Да хоть куда, лишь бы с тобой не оставаться, — горестно телепатировал Дружок. — Жаль, собутыльники твои все же захлопнули дверь за собой, так бы я уже был далеко!

— Но погоди, как же так? Мы же с тобой сорок семь лет жили душа в душу! А тут на тебе — ушел! Почему, что я тебе такого сделал? — с жаром сказал Сивушов.

— Это ты живешь сорок семь лет, если можно назвать это жизнью! — возразил Дружок. — А моя жизнь прекратилась еще четыре с половиной года назад.

— Что ты имеешь в виду? — насторожился Сивашов. — Ты заболел, что ли?

— Это ты в хлам превратился, из-за алкашества своего! — поперхнулся от возмущения Дружок. — Жена от тебя ушла, любовницы ты так и не завел. Ну, зачем я тебе? Так что давай, Леша, отпирай дверь, да я пошел!