Клэр Фуллер - Горький апельсин

– Ну, могу вас уверить, что на чердаке в Линтонсе никаких сокровищ нет, – заявила я Питеру. – Не считая нескольких дохлых мышей.

– Вряд ли за них удастся много выручить на аукционе. Правда, мы в «Сотбис» однажды продали дюреровскую гравюру с Адамом и Евой. Там у ног Евы свернулась кошка, а Адам наступил мыши на хвост.

Питер достал сигареты и вытряс одну из пачки.

Я поставила книгу обратно на полку.

– Как вы думаете… можно мне? – Я протянула руку к пачке.

Питер поднял брови, молча извлек еще одну сигарету и зажег ее для меня.

– Вы работали в «Сотбис»? – спросила я, стараясь не кашлять.

– Недолго. Я оказался там сразу после школы. Хитростью добился рекомендательного письма к председателю аукционного дома. Отец не очень-то обрадовался, когда узнал.

– Он не был вами доволен? Не гордился?

– Он хотел, чтобы я унаследовал после него лавку. Но, бог ты мой, покупатели свели бы меня с ума. Эти женщины в жемчугах и с помадой, размазавшейся по зубам. И мужчины, явившиеся из Лондона в надежде провести моего отца. В любом случае мне просто требовалось вырваться из этого городишки. Он меня душил. – Питер сделал характерный жест.

Я опустила голову. Казалось, он уловил мое воспоминание о собственном отце.

– Значит, вы были беспокойный молодой человек? – спросила я.

– Видимо, да. Хотя, мне кажется, самой беспокойной всегда была Кара. Она вечно рвется к чему-то большему.

Мне так и хотелось добавить: «Как и все мы, правда?» Мне хотелось рассказать ему, каково мне было с матерью в Лондоне все эти годы. Про эту перемену в ней, про затхлые комнаты, про скуку, которую облегчали книги и самообразование, про ее стоны – сначала недовольства, потом от боли. Но вместо всего этого я спросила:

– Вы за нее переживаете?

– Да не особенно. – Тон его был серьезным. – Я имел в виду, что она очень уязвимая. Надеялась на одно – получила другое. – Он встал и шагнул ко мне. – На самом деле я хотел попросить вас помочь. Я знаю, Фрэн, что могу вам доверять.

Я ждала продолжения, подперев ладонью одной руки локоть другой, но, смутившись словно демонстративно выставленной сигареты, тут же опустила руку. В тот момент я готова была согласиться на все.

– Кара видит мир иначе, чем вы и я. Она может говорить всякие вещи… – Он помедлил, явно обдумывая свои слова. – О том, что произошло… Ей нравится пересказывать заново, менять всякие подробности. Так уж она себя ведет. Вы же знаете, ирландцы – прирожденные сказочники.

– Какие вещи? – спросила я.

Он вынул из-под своей подошвы страницу, выпавшую из книги, и сдул с нее пыль.

– Я пытаюсь ее убедить еще раз к кому-нибудь обратиться, но она упорно сопротивляется.

– Вы имеете в виду – к врачу? И вы хотите, чтобы я ее уговорила? Я не уверена, что…

– Нет-нет.

Он поднял ладонь, словно призывая меня подождать, и в темной комнате я различала лишь его зажмуренные глаза. Он трижды чихнул, и всякий раз звук чиханья сопровождался каким-то не то лаем, не то кашлем. Шмыгнув носом, он похлопал себя по карманам. Я вынула из шортов чистый, аккуратно сложенный платок и протянула ему.

– Спасибо. – Он высморкался и убрал платок в собственный карман. – Я просто хочу попросить вас за ней присматривать. – Он понизил голос. – Дайте мне знать, если она скажет или сделает что-нибудь… глупое. Я не могу постоянно за ней следить.

– Глупое? – опять переспросила я. – В каком смысле глупое?

– Не знаю, – ответил он, но мне подумалось, что на самом-то деле он отлично знает. – Всякое такое.

Я бы попыталась добиться от него более внятного ответа, но тут мы услышали, как нас зовет Кара. И когда я посмотрела через дверной проем в сад, оказалось, что солнце уже зашло и небо стало розовато-лиловым.

Мы снова ели за нашим походным столом, попивая вино мистера Либермана из эмалированных жестяных кружек и допоздна болтая о домах, где они какое-то время жили, в Эдинбурге и в Глазго, и о тех местах, где бывал Питер. Вкус у сигарет был отличный.

Я наблюдала за Карой, высматривая в ней признаки уязвимости, о которой упомянул Питер и которую я сама видела через глазок и в церкви, но в тот вечер я ничего такого в ней не заметила. Она была полна жизни, она была счастлива, и это счастливое сияние, которое от нее исходило, окутывало нас всех. Я наблюдала и за Питером: не станет ли он говорить со мной как с кем-то более близким, не будет ли он иначе относиться ко мне после наших взаимных откровений в библиотеке? И я решила, что так и есть, что он действительно ведет себя со мной по-другому.

Следующие несколько дней я ела только с Питером и Карой. Погода оставалась теплой, и я старалась поменьше бывать в своей чердачной комнате, под свинцовой крышей которой стояла жара – даже при открытом окне. Я приноровилась к их режиму, привыкнув вставать поздно и завтракать в тени портика: персики и кофе, пирожные и инжир, яйца и копченая селедка. Обычно мы даже не возились с походным столом и временными стульями, а просто рассаживались на ступеньках, Кара прислонялась головой к ногам Питера, и все мы курили, созерцая загубленные газоны, буйно разросшиеся клумбы, деревья вокруг озера. Если мы и разговаривали, то разговоры эти состояли из наших с Карой историй о том, как жилось в Линтонсе, когда здесь все кишело прислугой, когда к парадным дверям то и дело подкатывали экипажи и когда отсюда можно было без всяких помех видеть озеро.

Дня два мне казалось каким-то чудом, что им явно нравится мое общество и что с ними я могу расслабиться. Я недоумевала, почему раньше со мной никогда такого не бывало. Может, я сама изменилась? Но через какое-то время я привыкла и перестала это замечать. И была счастлива.

Во вторник после завтрака Питер объявил:

– Пойду-ка я, пожалуй, очищу немного мост от зарослей.

Он встал, потревожив привалившуюся к нему Кару.

– Как, прямо сейчас? – прикрыв рукой глаза от солнца, она подняла на него взгляд.

– По-моему, неплохая мысль. – Я потянулась. – Мне не помешает размяться.

– А по-моему, это тяжелая работа, – заметила Кара, вновь устраиваясь удобно на ступеньках.

– Почему бы тебе не пойти с нами? – Питер слегка толкнул ее ногой. – У воды прохладнее. Можешь посмотреть, как мы работаем.

Она уставилась на нас так, словно решила: мы что-то замышляем. Он протянул к ней руку, и она со вздохом позволила, чтобы он помог ей подняться.

Мы захватили кое-что из инструментов, которые Питер нашел и наточил, и уже миновали ниссеновские бараки, когда Кара произнесла:

– Вообще-то, я, наверное, прокачусь в город. Нужно купить что-нибудь на обед.

Это прозвучало с каким-то вызовом Питеру: мол, попробуй-ка уговорить меня пойти с вами на мост.