Юнус Чуяко - Сказание о Железном Волке

Но если бы ты знал, тят , как несладко от этого и у меня на душе!..

А хачеш, как я понимаю, в самом разгаре…

На столах, составленных в один, стоят три пузатых графина с узким горлышком и два высоких с широким… У густой бузы — цвет молодого меда, она и тянется из горлышка в конце почти так же: сразу видать, какие отборные лесные груши сушил дедушка Хаджекыз, как тщательно размалывал их потом, чтобы настоять на кукурузном солоде… Не успевают графины опустеть, не успевает кто-либо из гостей сказать очередной хох в честь знатного гостя, как молчаливая, но быстрая Тагангаш тут же ставит на стол уже наполненные… Тут и там возвышаются горки из краснощеких помидоров из огорода Мазаовых. И какой только нет на столе зелени, каких только овощей! Изжелта-белая пастэ, поделенная на квадратики либо, словно пирог, порезанная узкими треугольниками, лежит в глубоких тарелках. И какой только подливы не приготовила к ней нынче нанэ — и очень острой, и кисленькой, и чуть сладкой… Ломтиками сыр лежит — и мягкий, и сушеный, и специально поджаренный — кояжь. Четлибжь, лищипс, лилибжь, шипе, джормэ — все это сейчас не только ласкало мой слух и будило воображение, чем и кончалось обычно дело в Питере… Нынче все это ласкало глаз, вот оно — протяни руки, положи себе на тарелку, отщипни кусочек, отправь в рот и посиди потом, на мгновенье притихнув…

Помню, какое напряжение установилось в нашем старом доме, когда решили строить этот, в котором сидим, и отец надумал ломать стоящую посреди двора старую адыгскую печь с высокой, увенчанной чугунком с выбитым дном, трубою… Зачем, мол, она нынче?.. Отжила свое — хватит!.. Если дедушка Хаджекыз вынужден другой раз слезть с брички и переставить задок так, чтобы за печку не задеть, что тогда говорить о грузовиках, которые придется загонять во двор во время стройки?..

Они не кричали, не спорили — у нас этого не бывает, но я прямо-таки ощущал грозовой заряд, повисший тогда над нашим двором…

И все-таки дедушка не позволил печку ломать: пусть стоит. Пригодится. Если на ней теперь редко варят, редко пекут — пусть греет душу: тем, у кого она есть.

И вот пригодилась старая печка, пригодилась!.. Как колдовал около нее дедушка Хаджекыз, как летала потом вокруг нее и чуть ли не над нею нанэ!

Зато нынче у нас будет еще и блюдо, о котором, говорят, уже забыли адыги… Как бы это на русский перевести?.. Баран целиком . Баран в собственном соку . Так как-то.

Даже старики уважительно головами покачивали, когда узнали, что дедушка такого барана приготовил. И только Пацан, Пацан… Но уж таков он, этот Пацан: скажи ему сейчас, что нанэ приготовила также костный мозг молодого оленя с медом и с толчеными орехами — тут же ответит, что в московском ресторане «Националь» ему только что пришлось отпробовать кушанье нисколько не хуже…

«Неужели нынче настало такое время, что люди совсем разучились краснеть и вместо них это делают помидоры, которые растут у этих людей на грядках? — рассуждал прошлым летом на своей скамейке под навесом дедушка Хаджекыз, когда мы с Пацаном проходили мимо стариков — спешили в клуб на французский фильм. — И, представляешь, какая история?.. Чем бесстыдней хозяин, тем краснее у него помидоры!..»

Тогда у меня это в одно ухо влетело, а из другого вылетело — почему вдруг вспомнил об этом нынче?..

Гости уже заметно повеселели и раскраснелись, да и пошумливать стали чуть громче, чем у адыгейцев принято за столом, когда говорит другой…

— Скажи твоему учителю, Сэт! — обращается ко мне старик Рамазан Куков — Скажи по-русски: он — умный человек…

— Дальше что сказать? — прошу, чтобы уж сразу…

— Ты сперва это скажи, — приказывает мне Куков Рамазан, поглядывая при этом на дедушку Хаджекыза и как бы собираясь пожаловаться ему, если я вдруг откажусь переводить… Ох, Умный Человек, Умный Человек!

Конечно, он и сам мог бы что хочешь перевести, но он из тех хитрецов, которые предпочитают делать вид, что не понимают по-русски… Тот, кто в это поверит, невольно расслабляется, начинает как бы размышлять вслух: скажи досточтимому человеку то-то, Сэт… или нет?.. Нет, пожалуй: скажи-ка лучше иначе… вот как скажи!

Оно, как у русских говорится, что в лоб, что но лбу, но нашему хитрецу радости от этого, радости!.. Будто и в самом деле ему открылось куда больше, нежели хотели сказать. А что касается уважения? Будешь калякать сам, никто на тебя и внимания не обратит, а если ты с переводчиком, на тебя в ауле уже глядят почти как на Брежнева — разве это не так, ыйт?..

— Этот почтенный человек, Куков Рамазан, говорит, что вы — умный человек, Вильям Викторович, — говорю я очень значительно, и у Кукова невольно вырывается:

— Аферэм!..

— Спасибо, — благодарит Вильям. — А что это он еще сказал?

— Сказал, что я очень хорошо перевел речь этого уважаемого в ауле человека…

И Умный Человек снова ловится:

— Аферэм!

О, Аллах, милосердный и всемилостивый!.. Простишь ли мне этот маленький грех?

Дедушка Хаджекыз, кажется, простил, но все-таки предупредил глазами: в последний раз!

— Твой учитель, Сэт, умный человек, да… Большой ученый, — глядя то на меня, то на Вильяма, взялся продолжать Куков Рамазан — В таком случае он должен знать все наши законы… Так? Так! И если, предположим, человек не хотел покидать свой дом на земле, но его заставили это сделать, переселили в городскую квартиру, в большой-большой дом, где с утра и до вечера стоит шум и один другому с балкона плюет на голову и бросает окурки, то должен ли человек за эту квартиру еще и платить?.. Умные люди говорят, что тут бы надо еще и ему доплачивать, ыйт?..

— Ты, Рамазан, подъезжаешь издалека, — словно через силу улыбнулся Ереджиб Батович: как-никак он чувствовал себя коллегой Вильяма Викторовича и как бы наравне со мной отвечал за душевное спокойствие моего учителя. А разве неясно, куда клонит этот Куков?

— Как всякий умный человек , ты подъезжаешь издалека, — да, — повторил Дышеков. — Но ты только о квартирной плате хочешь спросить или еще о чем-то другом?

Вильям Викторович уже все понял:

— Вероятно, вы о будущем море?

— У адыгейцев есть такая сказка, Вильям! — громко сказал Юсуфоков Урусбий. — О Железном Волке… Этот Железный Волк поедает… В сказке он жрет целые аулы… Один раз мы уже это пережили… Много наших аулов пропало, много! Но мы думали, что все это позади. И вот теперь, в мирное время… Кому надо, чтобы снова вздыхали наши старики и плакали матери?

— Ты говоришь так, Урусбий, как будто Вильям — начальник из Краснодара, а не наш гость из Ленинграда! — снова вступился Ереджиб.

— Да в общем-то это не имеет значения, — грустно сказал Оленин. — Нам всегда твердили, что мы хозяева своей земли… Что мы в ответе за нее. Но очень трудно отвечать за то, что делают другие — поймите меня, пожалуйста, правильно!