Юнус Чуяко - Сказание о Железном Волке

— И абреков не было в нашем роду! — негромко, даже как бы не отрываясь от дела, буднично и деловито сказал отец. — Того, кто будет нарушать клятву предков, выгоню вот этой рукой!

И в следующий раз я встретил Кацу только через год. Я тогда ходил уже в третий класс, шел ко второй смене, и вдруг, не доходя до дома Челестэновых, увидел шедшую посреди улицы большую толпу мужчин…

Стояла глубокая осень. День был холодный и пасмурный. Кругом грязь. И с дороги я сошел на тропинку, потом и с нее убежал: взявшись рукой за штакетину, пытался удержаться на бугорке у чьего-то забора, но ноги мои то ли скользили, то ли подгибались, мне казалось, что я сейчас съеду и упаду перед молчаливой черной толпой…

По улице, по которой ни разу не ступала ее нога, высоко на носилках несли на кладбище накрытую буркой Кацу…

В школе я еле высидел — у меня разболелась голова. А когда я вернулся домой, увидел несколько женщин: рассказывали нанэ, как прошли похороны, какое потом было угощение…

Помню, я совсем близко подошел к ним, повернулся спиной и слушал:

— Веселых похорон не бывает, это ясно, но такие грустные тоже бывают редко…

— На выданье была!

— На выданье. И кто ее за себя взял?.. Псэхэх!

— Псэхэх взял, да!.. Ангел смерти.

— А какая красивая была!

— Муж пришел с похорон и рассказывал, что Осман закрылся в старом сарае и кричал… Так кричал, что не знали, что делать…

— Чтобы труп его вынесли из этого сарая, окаянный! Разве это отец?

— Ни отец и ни муж — он сам и есть псэхэх, этот Осман!

— А была невеста, да… Говорят, все просила перед смертью, чтобы принесли ей цветов… А где ты в это время достанешь цветы?..

Я бросился в огород, спрятался за кучей кукурузных бодылок. «Почему ты больше не приходишь ко мне, Сэт-кисет?.. Разве я тебя хоть чем-то обидела?..»

И я зарыдал, как маленький… Давно это было!

«Почему ты больше не приходишь ко мне, Сэт-кисет?..»

Давно!..

«Разве я тебя хоть чем-то обидела?»

Какие яблоки мы находили в траве, когда возвращались с Хашхоны!..

И все думали, что это они сами нападали с дерева… Но старая яблоня стояла так далеко!

И они перестали падать, как только Кацу не стало.

Не умевшая ходить, она научилась ловко бросать…

Не потому ли, что то была единственная ее радость?.. Не потому ли, что то было единственное, что она могла сделать для других?

Единственная радость, да… Знала, что мы подбираем и едим эти яблоки, которые падают к ней прямо в постель. И я, предавший ее, тоже нахожу их и ем…

Прохладно в комнате, хорошо и спокойно. Хватит обижать друг друга, хватит!

Хватит друг друга предавать…

Я уже успел забыть, как приятно пахнут сухие конские катяхи, когда вечером курится над ними синий дымок от комаров… Те самые катяхи, по которым мог стать академиком дедушка Хаджекыз, мой дедушка… Давно это было! И сухая трава как хорошо пахнет… Он наклонился совсем близко: одна бровь прямая, а другая как вопросительный знак: «Как ты своего чалого назвал, Сэт?»

— Дуль-Дуль я назвал своего чалого…

— И хороший конь?

— Еще бы — ему цены нет!

— Но что-то я не видел, чтобы ты приезжал на нем охранять курган наших кузнецов !.. Или это дьявольский конь?

— Нет-нет?.. Почему дьявольский?

— Потому что его не видать . Понимаешь?.. Или его там не было? Возле кургана наших кузнецов .

— Был, был!.. Я часто на нем из Питера приезжал!

— Ночами?..

— Все больше ночами, да!

— Потому я и не видел тебя с твоим Дуль-Дулем?

— Потому и не видел!

— А где были все эти казенные сторожа?.. Которые вслед за тобой повторяют теперь в райкоме: ценность… историческая ценность… ценность, да! У них тоже дьявольские кони?.. Которых глазом никому не видать?.. Охранял один я, понимаешь, я!.. А вы теперь набросились, как шакалы… что шакалы понимают в научной ценности? Шакал он и есть шакал, валлахи! Чем бы ни занимался. Это тебе ясно, Сэт Мазлоков?

Пробую ответить и не могу: язык прилип к небу, во рту ком… Словно сунули туда комок овечьей шерсти… Куда они меня понесут?..

Но он снова наклонился: «Как ты назвал своего коня, как?..»

— Дуль-Дуль мой конь!

— А ты знаешь, что так звали любимую белую ослицу пророка Магомета — Дол-Дол? Ты и еще многого не знаешь, дурной и злой мальчишка, растущий в дурном и злом чужом городе!.. Ты думаешь, загадка кузнецов — в кургане, и ты копаешь курган. А эта загадка высоко над ним… Или от него далеко. А, может быть, загадка кургана — в старом Османе?.. Как ты меня будешь копать , ыйт?.. А придумаешь, как копать, станешь это делать — ничего не найдешь. Потому что загадка старого Османа в других людях, которые далеко, а все загадки, все тайны вместе высоко над нами. Почему не хочешь этого знать?!

«Я хочу знать! — пытаюсь я крикнуть, но у меня ничего не получается, мешает комок овечьей шерсти. Недаром в старые времена так затыкали рот ночным пленникам, захваченным во время набега. — Хочу знать, хочу!..»

Вскочить? Убежать?

Но я сижу. Так удобно сидеть… С трудом я открываю глаза, но овечья шерсть застряла теперь в ушах, приходится сунуть палец в одно ухо и легонько потрясти, в другое ухо…

И теперь слышно, как клацает коршун своим крепким клювом… Цак-цак-цак!..

Опять коршун?!

Нет-нет, это старый добрый Осман продолжает шептать свои молитвы: «Алла-ох акбар рахи-им, бисмилахи рахмаани рахим!..»

О, Аллах, будь милосерден ко всем мусульманам, дай им покой и мир!

Покой и мир…

Высокие решетчатые ворота, которые захлопнул за собой Осман Челестэнов, когда переступил мирской порог, чтобы наедине с Аллахом поговорить, все еще накрепко закрыты…

Покой и мир… Всем, всем!..

И в самом деле забудешь в этом Питере , как пахнет дымок от кизяка, которым комарье отгоняют… Но откуда в августе комары, в августе их уже почти нет… Или это курится уже не кизяк, а какая-то трава… волшебная трава, ым? В прохладной комнате курится в углу, ее там не было… Никто сюда не входил. Кто поставил там железную плошку, на которой сладко дымится степная трава? Надо будет потом спросить у Османа, что это за трава, которая так сладко пахнет… Ее, пожалуй, хорошо вдыхать перед сном, крепко будешь спать потом, крепко!..

Я гляжу на стул Османа, похожий на трон… Гляжу на дверцу старого шкафа — среди резьбы на ней тоже можно различить родовой знак Челестэновых. И на тумбочке такой же знак, и на полке под зеркалом… Где же еще я видел такие знаки?..

Когда у Асхада родился Ромик, первый сын, наша нанэ выговаривала невестке: «Мало того, что вы не захотели жарить пшено на меду, чтобы мальчик не вырос толстяком, теперь привезли эту новую люльку!.. Разве ты не видишь, из чего она сделана?.. Эта люлька — из бузины, и тот кто будет лежать в ней, вырастет не только с кривыми ногами, но и с кривыми мыслями — он никогда не будет ни джигитом, ни мудрецом, а будет лесным пеньком, жалким увальнем, валлахи, ну, почему молодежь теперь этого не знает!»