Юнус Чуяко - Сказание о Железном Волке

Как-то брат снова отправился с собаками на охоту, чтобы убить для нее оленя, а она пошла на Лабу постирать брату одежду, которую он испачкал на охоте…

А Железный Волк давно уже подглядывал за братом с сестрой!..

Тут голос дедушки прозвучал так, словно тэтэж всех нас хотел предупредить: берегитесь, мол, этот страшный и безжалостный зверь постоянно следит за нами за всеми!..

— И вот она подошла к Лабе и стала стирать, а Железный Волк обратился в стройную девушку и подошел к берегу напротив. «Боже мой, как мне перейти через эту речку — за мною гонится Железный Волк!» — сказал оборотень тонким голосом.

«Мне жалко тебя, но чем тебе помочь, я не знаю!» — крикнула сестра.

«А, может, ты достанешь из кармана у брата платок и бросишь его на воду?» — попросил оборотень.

Сестра достала платок из кармана брата, бросила его на воду, и он превратился в медный мост… На этот мост и вбежала стройная девушка, но уже на середине моста она снова сделалась Волком… И Железный Волк клацнул своими челюстями, и шерсть его из стальной проволоки ощетинилась, из пасти пыхнул огонь, а из ноздрей повалил дым.

«Все те олени, которых убил для тебя твой брат, станут теперь мои — я сейчас съем тебя!» — сказал Волк.

Но сестрица даже не заплакала, нет!..

Дедушка помолчал, давая понять, что подошел к главному:

— Она не уронила ни слезинки, ей!.. Она только сказала: «Не ешь меня, я буду твоей женой!» Железный Волк задумался и спросил: «Хорошо, я женюсь на тебе!.. Но за это ты мне поможешь съесть твоего родного брата!»

И она сказала: «Я согласна, я тебе помогу!..» Ты слышишь, Уильям?

Что-то очень знакомое прозвучало в голосе дедушки — пожалуй, как раз таким тоном обращался он и ко мне, когда хотел, чтобы я непременно запомнил его слова… И очень знакомо отозвался Вильям Викторович — я даже улыбнулся невольно:

— Да-да, Хаджекыз, я слушаю, слушаю!

Может, это само собой?.. Что сперва мне подумалось о превосходстве дедушки, и только потом я вдруг ощутил: да это ведь означает еще и совсем другое: родство … или что-то похожее на него?

На зрительную память я никогда не жаловался, в голове у меня это засело:

«У артиллеристов еще оставалось немного овса; офицерским и казенно-подъемным лошадям приходилось кормиться полусгнившими папоротниками, снятыми с крыш горских саклей».

Родство ?..

Но что же, что же тогда, если не оно слышалось в голосе дедушки Хаджекыза?

Странные я открывал для себя вещи, странные…

— Понимаешь, Уильям! — говорил дедушка, обращаясь теперь только к Оленину. — Это длинная сказка — о Волке, который поедал адыгейские аулы… Сперва там сестрица роет яму на пороге дома, где они ютились, и прячет Волка туда, но три собаки, которых вместо себя оставила Чалая, ложатся на порог и ломают Волку три его железных ребра… Но на следующий день сестра выкопала яму уже у постели брата, посыпала ее сверху пахучей травой, а на нее положила коврик, но три собаки оттащили коврик, разбросали траву, улеглись прямо на землю и катались по ней до тех пор, пока не сломали еще три железных ребра Волка… Ты понимаешь, Уильям?

— Да-да, я слушаю, Хаджекыз!.. Пытаюсь понять…

— Во-от! — прибавилось в голосе у дедушки значительности. — Ты правильно делаешь, Уильям!.. Тогда слушай дальше: на третий день Волк предложил сестре развести костер на той яме, куда она его спрятала… Он железный, ему ничего — теплей будет, а собаки побоятся огня. Но три собаки — недаром их оставила детям Чалая, Уильям! — опрокинули казан, который висел над огнем, похлебка залила огонь, и собаки снова стали мять Волка… Но и это еще не все, Уильям!

— Да, да, — задумчиво поддакивал Оленин.

— И вот когда я был маленький, но уже умел соображать…

— Подросток! — подсказал Оленин.

— Да, подросток… потом уже парубок, как об этом возрасте у казаков говорят… Я все думал, Уильям: почему вместо того, чтобы каждый раз рассказывать, как Железный Волк съедал новый аул, мой дедушка — мир праху его!.. Да не обидит его никто в райских садах Аллаха! — вместо этого опять и опять рассказывает, как сестра пошла на новое предательство… Ведь она могла остановиться, Уильям, ты понимаешь?.. Но она предавала брата снова и снова…

И Оленин зачастил точно так же, как, бывало, подбадривал нас во время ответа:

— Вот-вот-вот…

— И я понял, Уильям — почему, — торжественно сказал дедушка. — И многим стал объяснять… кто не хотел понимать… или не мог… ты слышишь, Сэт?.. Ты, Анзор, слышишь? И расскажите это своим дружкам — другим неразумным пока мальчишкам!

— Да, тэтэж?..

— Что такое аул? — спросил дедушка. — Его можно построить заново… Я не тебе, Уильям — я мальчишкам!.. Вы понимаете, ым?..

— Да, тэтэж…

— Но когда Железный Волк первым делом выест в человеке его живое сердце, ым?.. Я спрашиваю?

— Да, тэтэж…

Но дедушка снова уже говорил с одним Олениным:

— Тогда можно родного брата предать… Ты понимаешь, Уильям?.. Спасут его собаки, а не сестра, которую он выкормил мозгами оленей… а, Уильям?.. Это собаки будут зубы себе обламывать и вырывать с мясом когти, когда станут рвать на куски Железного Волка!.. А сестру, у которой он успел съесть ее сердце, родной брат повесит потом за косы посреди хаты, которую он для нее построил. И будет сидеть на пороге и гладить раненых собак. И очнется только тогда, когда ноги его промокнут от слез сестры — они хлынут уже через порог. И он пожалеет ее: продаст кумыку за штуку сукна… Думаешь, Уильям, адыгейцы такие жестокие, что так закончили эту сказку, ыйт?.. Но как, скажи, можно жить рядом с человеком, у которого Железный Волк съел сердце?.. Тогда и родного брата можно предать… И залить водой землю, где люди рождались и умирали… Где их качали в кизиловой люльке и где над их могилой висит полумесяц, — залить водой! Тогда можно проглотить язык и не возражать начальникам в Екатеринодаре, а только в рот им заглядывать: что ж, давайте зальем Адыгею, если кому-то очень хочется. А екатеринодарским начальникам, если им и жалко этой земли, тоже остается только молчать перед московскими начальниками. Все молчат, если Железный Волк успел сожрать сердце!.. Тогда все можно, если сердца уже нет. Погубить землю… даже если это такая, как эта — райская земля… Понимаешь, Уильям?!

Почему стали лошади? Сами…

Я было шевельнул вожжами, чтобы вожжи тихонько прошлись по крупам да по лошадиным бокам, попробовал было стронуть бричку, но кони только перемялись на одном месте. Заупрямились?

Сложил губы и легонько причмокнул: вперед, мол, вперед! Но они опять лишь перемялись — только и того, что на этот раз как бы в явном каком недоумении.

— Оставь, ей! — сказал дедушка. — Пусть маленько отдохнут… посиди!

Был тот самый вечерний час, когда солнце, которое уже коснулось земли, на глазах плавилось и жаркою малиновой полосой растекалось в обе стороны по горизонту… Темь спускалась словно откуда-то сверху, но чем ниже, тем была она голубей, а само солнце окружала тонкая и нежная зелень. Вслед за малиновыми полосками она тоже продвигалась по сторонам, высвечивая черные верхушки деревьев…