Николай Пономарев - Точка бифуркации

Теперь на набережной много следов. Люди ходят и оставляют их после себя, показывают, что были здесь. Первыми оставили следы мы с Мариной, теперь не поймёшь где именно, тем более там, где мы стояли, чистят тротуар.

Янка прислала несколько сообщений, в которых было много восклицательных знаков. Суть – надо, светлое будущее ждёт. Поэтому сегодня мы устроили разминку. Возвращаясь с тренировки, вышел на набережную, хотя есть путь домой куда короче. И вообще, на маршрутке можно доехать. Нашёл то место, где мы стояли, осыпаемые снегом. Почувствовал внутри тепло. В городе становилось всё больше тёплых для меня мест. Туда приятно вернуться и постоять. Улыбаться. Просто.

Вспомнил, что Варвара заболела и не пришла на уроки. Рядом села Мурзя.

– Классно Варвара с историчкой поцапалась, – сказала она шёпотом на уроке истории.

– В смысле? – уточнил я, отрываясь от рассказа о внешней политике Николая Первого и подавлении венгерской революции.

– Ты что, не в курсе? – удивилась Мурзя так громко, что историчка остановила свой развёрнутый рассказ. Но замечание делать не стала, и Мурзя продолжила: – Девчонки в классе третий день перетирают. Она на перемене стояла со своим ботаником, ну, слишком близко. Совсем нос к носу. Понимаешь? И тут историчка мимо… – Мурзя прервалась, потому что та грозно на неё посмотрела, – в общем, проходила мимо и сделала замечание. А Варвара ей… Короче, сказала: «Клавдия Александровна, идите куда шли». Что там началось! Историчка Варвару повела к моей тётке. А по пути орала, что такие, как она, потом предают родину.

– Так Варвара из-за этого не пришла?

– Прям, – усмехнулась Мурзя. – Ходила по лужам со своим и заболела. В общем, ей нотации почитали и отпустили. Типа, в первый раз. Варвара смеялась и обещала сегодня идти к доске. Сказала, что принцип.

Пожалел, что битва титанов, ожидаемая всем классом, не состоялась. Я бы, кстати, поставил на Варвару, и не зря. Историчка так и не сможет доказать, что из-за отношений со Станиславом Варвара отупела.

На улице приятная весенняя погода: солнце и едва заметный ветерок.

– Тебе нравится качаться на качелях? – спросила Марина.

– Был маленьким – часто качался. А теперь вырос.

Качели сварены из труб, окрашены голубой краской. Краска облупилась, да и сиденье выглядит гниловатым, но конструкция крепкая. Зимой качели занесло снегом, потом сугроб добавил грейдер, чистящий дорогу. Только сейчас всё растаяло и видно, что качелями пользовались часто. Вокруг вытоптана трава.

– А я и теперь. В Угольном были качели, на них можно было делать солнышко. Делал солнышко?

Марина уселась на сиденье и начала раскачиваться. Раздался неприятный скрежет – подшипники ржавые. Собака из соседнего двора от таких звуков глухо залаяла.

– Вдруг раз – и ты вылетаешь с другой стороны, – продолжала рассказ о солнышке на качелях Марина.

После снегопада внезапно потеплело настолько, что можно ходить без головного убора. Волосы её, свободные, теперь развевались в такт раскачиваниям. Очень мило.

Достигнув предела возможностей и максимального скрежета, качели начали останавливаться. Когда амплитуда сократилась примерно вполовину, Марина лихо слетела с сиденья. Оно ушло чуть в сторону, с дзиньканьем ударилось о столб и остановилось.

Я поднял вверх большой палец.

– Восемь баллов.

– Не понимаю.

– Хороший вестибулярный аппарат, – прокомментировал я, – высокая оценка.

– Пойдём?

– У вас есть солидол или машинное масло? – спросил я.

– Не понимаю.

Я повторил медленно.

Марина посмотрела на качели. Скрип ей не понятен. Нет, Марина, с качелями всё нормально. И ты очень красива, раскачиваясь на них. Но нам нужно смазать их, чтобы скрип не мешал наслаждаться взлётами. Или хотя бы ради собаки. Мы уйдём, прибегут дети качаться, а она так и останется возле своей будки. Страдать.

Машинное масло нашлось у Стаса Игоревича. Он просил остатки вернуть, но нам чуть-чуть и надо было, тем более на флаконе стоял дозатор. Я встал на сиденье и влил немного в подшипники. Раскачал, чтобы масло равномерно растеклось. Марина с интересом смотрела на моё шаманство.

– Теперь не скрипит? – спросила она.

– Сейчас проверю.

Я стряхнул с сиденья грязь и, подмигнув Марине, сел. Вот так, начал встречаться с девушкой, думал, всё, вышел из возраста ребёнка, а оказывается, что если и вышел, то не весь. Давно не садился на качели, и руки некоторое время вспоминали, как грамотно раскачаться. А потом всё пошло как в танце, когда ты знаешь все фигуры, танцуешь, как учили, и краем глаза смотришь, кто и где на паркете, чтобы не создать завал. Качели – просто. Вверх и вниз, и снова вверх, но спиной. Скрип качелей, на радость собаке в будке, совсем лёгкий, неприметный. На её охранном посту никаких угроз для слуха.

Притормозил и спрыгнул не хуже Марины. Остановил качели, добавил ещё масла, на всякий случай. Предложил Марине забраться вместе. Это забавно, когда два, в общем, взрослых человека качаются на одних качелях, стоя друг напротив друга. Я понимаю, ещё в шестом классе мы с Вероникой развлекались так в нашем дворе, и глаза у неё прямо светились от счастья. Но в конце десятого! Теперь мы выглядели умильной парой не только для кондукторов автобуса номер двенадцать, но и для жителей улицы Вторая Светлая. Стоят два тела, одно здоровое, второе поменьше, и качаются, как дети, и ещё тот, что повыше, смеётся на всю улицу. Да у меня на уровне перекладины как раз были пробивающиеся усы! Это вам не шестой класс.

Счистили с сиденья грязь от кроссовок – вдруг на качели прибежит малышня, а масло забыли под стойкой. Пришлось возвращаться. Хорошо, что ему никто не приделал ноги.

Мама сказала, что в субботу и воскресенье поедем убирать дачу. Мол, надо привыкать к физическому труду дворника, раз я заканчиваю учёбу. Почистить участок от листвы, вскопать теплицу и обрезать кустарники там, где мама покажет пальцем. Отец очень не вовремя улетал на вахту. Пожал мне утром руку, пожелал удачи, предупредил, чтобы перестал нервировать мать, пахал на даче, как на галерах, и улетел. У нас на выходные были, в общем-то, планы. Но бросить маму один на один с лопатой я тоже не мог. Тем более она весь апрель на нервах из-за меня.

– Ничего, – сказала Марина. – Я всё равно хотела устроить уборку в ограде. Не переживай.

Выходные были хоть и ветреными, но солнечными. Так что два дня облагораживали дачу. Вьющиеся розы пока раскрывать не стали, их могли добить заморозки. У кустика конского каштана, хотя он был закидан снегом, подмёрзла верхушка, куст гуми вымерз, японский клён перезимовал. Убрали гуми, а чтобы яма не пустовала, сразу же посадили припасённый мамой куст малиноклёна. Вообще, странно, что на такой небольшой территории находится так много работы. Вроде собрал всю листву за субботу, вскопал теплицу, и кажется, что воскресенье освободил. Но нет. Здесь подкрасить, здесь обрезать, здесь протереть. И это ещё апрель: никаких посадок в цветники и клумбы, прополок и стрижки газонов. Мне начало казаться, что мама специально находит, чем меня занять. К концу воскресенья она отметила, что я стал дёрганым. Ну да, стал. Все выходные я только и думал о Марине. Пришёл обедать, закрыл глаза, а там – её образ. Около пяти часов мама, окинув дачу цепким взором ландшафтного дизайнера, заявила, что, пожалуй, до следующих выходных здесь благообразно, мы славно поработали и молодцы.