Нгуен Туан - Тени и отзвуки времени

Так прошло несколько месяцев. Записи Нгуена делались регулярнее, а замечания друзей все строже. И однажды утром Хань, хлопнув по плечу Нгуена, сказал:

— Ну, что ж, ты теперь в полном порядке. И как раз вовремя. Начинается, брат, пора великого созидания!

Осень. Первый год Независимости

Уж и не вспомню, кто именно — в ту давнюю пору я подростком еще просиживал брюки за школьной партой в Намдине — приохотил меня к чаепитиям с пирожками в роскошной ресторации «Блаженное будущее», ее держали китайцы, выходцы из Гуандуна.

На мой тогдашний вкус, в целом свете не найти было места приятней, чем «Блаженное будущее». Но только одно дело просто поесть в ресторане, поесть может каждый, у кого водятся деньги, а вот есть «красиво», как в высшем обществе, или, к примеру, окликнуть по-хозяйски официанта — тут нужен особый дар. Подобным манерам и ухваткам не выучишься походя, отобедав разок-другой в ресторане, как думают простаки. Я убедился в этом на собственном горьком опыте. Сколько ни корчил я из себя бывалого гуляку, знатока изысканной кухни, стоило подойти официанту, я робел и, глядя в меню, не мог даже выговорить названья мудреных блюд. Голос мой, когда я подзывал прислугу, срывался на писк (увы, я был тогда, как говорится, в переходном возрасте), и вместо властного окрика выходило черт знает что. В такие минуты я сам себе был противен…

Пиршества мои обходились недорого — всего в три хао [58] В донге — основной денежной единице Вьетнама, десять хао или сто су. . Но я редко посещал «Блаженное будущее» в одиночку. Чаще всего мы, юнцы, жаждавшие как можно скорее повзрослеть, отправлялись туда вдвоем или втроем. Заказ наш всегда был прост, но изыскан: большой чайник чая, несколько пирожков с яйцами, сладкое печенье. А когда у нас заводились денежки, мы «подсаливали» наш сладкий стол миской пельменей и раскладывали их, заливая бульоном, по маленьким чашкам. Со временем трапезы эти вошли у нас в обычай. И нам иногда казалось, будто все посетители ресторации, отсчитав три десятка почерневших, скользких — словно их нарочно смазали салом — ступенек, приходили сюда съесть и выпить то же самое, что ели и пили мы. «Просто, — думали мы, мысленно перелистывая меню, — лучший выбор сделать невозможно…»

И все шло бы отлично, не досаждай нам один беспардонный официант. Не успевали мы усесться за стол, а он уж был тут как тут.

— Ну что, — ухмылялся он, — нынче ваши малости закажут пельмени?

Представляете — «малости»! Да нет, — поначалу мы, конечно, решили, что он величает нас «милостями», просто его подвел гуандунский выговор и он вместо «и» произносит «а»… Увы, вскоре мы услыхали, как официант, принимая заказ за соседним столиком, называл гостя «ваша милость». Значит, гуандунский выговор ни при чем! Значит, он нарочно хотел оскорбить и унизить нас!.. «Малости»… «Ваши малости»… Каково было нам это слышать?! О, как хотелось бы нам воспылать праведным гневом и обрушить его на голову невежи! Или хоть прикрикнуть на него, поставить на место… Но ярость наша никак не закипала, словно вода в огромном котле над огоньком свечи. В конце концов мы не настаивали на «милостях», с нас бы вполне хватило и «господ», ведь не было среди нас ни принцев, ни сыновей начальников, хотя чего-чего, а начальства развелось повсюду видимо-невидимо. Стать «господином» каждому лестно: «Что прикажете, господин?..», «Прошу, господа»… Эти слова для нас звучали как музыка!

Но здесь все оборачивалось против нас, выдавало недостаточную нашу «солидность», даже наши отражения в зеркале. Украшенное богатой резьбой, изображавшей встречу двух воителей, оно, к вящей нашей досаде, висело на стене ресторана. Да и табуретки из китайского бамбука были высоковаты; захочешь топнуть по полу ногой — и не дотянешься. Казалось бы, человек явился в приятнейшее место, где его ждут одни удовольствия, и — нате вам — сплошное расстройство и унижения! Что может быть хуже: и компания вам не в радость, и еда не в удовольствие. Нет, терпеть такое и дальше мы не могли! Но где выход? А что, если плюнуть на «Блаженное будущее»?.. Плюнуть, конечно, можно. Но только скажите, где он, тот ресторан, в котором бы с должным почтением отнеслись к нашим молодым годам, не называли бы нас «желторотыми»? Увы, у каждого возраста свои проблемы и трудности…

Два или три месяца мы в «Блаженном будущем» не показывались. Однако всякий раз, когда у меня в кармане позвякивали новенькие хао, я думал, не сходить ли в ресторан? Мне отчетливо виделось все до мелочей: вот я сижу за столиком и небрежно отламываю кусочек печенья, ополаскиваю кипятком чайную чашку, накладываю в пиалу пельмени. Но тут за моей спиной вырастала зловещая фигура нашего недруга. Указав на меня другим официантам, он делал насмешливый жест: опять, мол, уселся грошовый клиент… И у меня тотчас пропадало всякое желание идти в ресторан. Мне бы кусок не полез в горло! Будь я еще при больших деньгах, тогда — дело другое; стоило бы рискнуть, а так… Этот беспардонный официант убил во мне былой аппетит и вкус к «настоящей» жизни.

Меня преследовали воспоминания о тех радостях, которых я был теперь лишен. Не раз покупал я китайский чай и заваривал его у нас на кухне, я закупал у буфетчика в «Блаженном будущем» свои любимые пирожки и ел их дома, запивая цветочным чаем [59] Цветочный чай — сорта чая, в которых вместе с чайным листом засушиваются для аромата цветы (жасмин, лотос и т. д.). . Но это было не то — все казалось невкусным и пресным. Оно и понятно, ведь не купишь, не унесешь домой особое, неповторимое настроение, царящее в ресторанном зале. Помню, я не раз, глядя на людей, приходивших чуть ли не с другого конца города откушать в «Блаженном будущем» чашку супа с лапшой, спрашивал сам себя: стоит ли простая лапша таких трудов? Уж не рехнулись ли они, в самом деле? Но теперь я понял: обед в ресторане, кроме утоленья голода и жажды, дарит нам еще и другие услады. Ведь прежде, чем отведаешь заказанной тобою еды, ты уже наслаждаешься видом и вкусом иных блюд, — появляясь на свет из раскаленного докрасна печного жерла, они источают заманчивый сладостный дух, сливающийся с ароматами кушаний на соседних столах, с пряными запахами приправ, зелени и напитков.

Да и вообще, на свете нет зрелища увлекательней и забавней, чем люди, занятые едой и питьем. В эту минуту, когда они, сидя вокруг столов, уставленных дымящимися яствами, удовлетворяют самую насущную, я бы сказал, священную потребность всего живого, среди них не найдешь ни одной грустной, опечаленной физиономии. И верно, если не здесь, не за обеденным столом, то где и когда может быть весел человек? Сознайтесь, разве после обильной и вкусной еды мысли ваши не окрашивались в радужные тона и вы не становились — хоть ненадолго — оптимистом? Сидя за шумным столом, люди прощают друг другу выходки и слова, которых в другом случае никогда бы не извинили, а порой, забывая свои дурные привычки и склонности, являют неслыханное великодушие.