Андрей Воронин - Убийца не придет на похороны

— Как ты думаешь, что у меня в руке? Отгадаешь — отдам, не отгадаешь — себе заберу.

Официант смотрел на кулак Чекана, бесцветные ресницы его подрагивали.

— Ну, быстрее, у меня мало времени!

— Да что вы, Александр Васильевич, откуда же мне знать что у вас в руке?

— Отгадай.

— Муха, что ли? — нашелся официант.

— Муха, говоришь? Тогда не отдам, — повернул кулак, разжал пальцы: у него на ладони поблескивали золотым корпусом часы.

Лицо официанта побледнело, он засмеялся, но смех получился сдавленным.

— Не отгадал, брат. Так что твои бывшие часы я забираю себе.

— Александр Васильевич, да что вы! Как же я мог отгадать?

— Надо было думать, надо было думать, Леня. Хотя ладно, часы у тебя никудышные, мне они ни к чему, прока с них никакого, разве что таксисту подарить. Держи! — он бросил часы, браслет сверкнул.

Официант поймал их так, как собака ловит кусочек мяса, брошенный хозяином.

— Тренируйся, тренируйся, братец. Школы хорошей у тебя нет.

— Уж конечно, куда мне против вас, Александр Васильевич!

— И я думаю, куда тебе против меня?

— Зачем против? Я всегда с вами, если что…

Когда Чекан исчез, пожав на прощание руку метрдотелю с седой щеточкой усов, официант заглянул в карманчик своей жилетки — туда, куда он сунул стодолларовую банкноту. Деньги были на месте. Официант облегченно вздохнул.

«Ну, и проходимец, ну и бандюга! Вот так, может обобрать на глазах, а ты и не заметишь».

Метрдотель, важно шагая среди столиков, приблизился к официанту:

— Что, Леня, Александр Васильевич доволен?

— Доволен, доволен, Герман Николаевич. Да он меня… наколол.

— Что он тебе сделал?

— Пожал мне руку и часы успел снять.

— Как это? — метрдотель заморгал.

— А хрен его знает как, ловкость рук!

Метрдотель дернул запястье, посмотрел, на месте ли его дорогие часы.

— Ладно, ты с ним осторожнее, не обижай, человек он уважаемый.

— Бандит, что ли?

— Какой бандит, Леня, — авторитет. Таких людей надо знать в лицо по имени-отчеству и когда они входят, следует вставать.

— Так я же с ним, Герман Николаевич…

— Вот и молодец. Трудись, трудись, толк из тебя выйдет, может, мое место со временем займешь.

«Что б ты сдох, корч старый, — подумал Леня, глядя на широкую спину метрдотеля, — твое место займешь, как же… Хотел уже один занять, так на машине разбился. Знаем мы все, как было, целый месяц весь ресторан только и говорил».

Герман Николаевич пошел к двери встречать телевизионную звезду, которая любила откушать в этом ресторане. Ведущий вечерней программы тоже выглядел немного помятым, было ясно, что он провел бессонную ночь. А вот две длинноногие девицы выглядели просто прекрасно, как с обложки журнала. Официант Леня облизал губы и причмокнул языком.

«Везет же некоторым! Странный вообще-то, этот мужик, иногда приходит со смазливыми парнями, а иногда с классными бабами. И где он таких находит? Небось, лезут под него, как черви под асфальтовый каток. И откуда у него только силы берутся трахаться? Я бы уже сдох, худым бы стал, как вилка. А он ничего, терем только вот поседел. Да, деньги даются мне нелегко. А кому вообще деньги даются просто так? Никому, — тут же Леня вспомнил о своем недавнем клиенте Александре Васильевиче Шелестове, — вот этому, наверное, деньги даются легко. Легко-то легко, — тут же остановил ход своих мыслей официант, — так за эти деньги он сколько лет в тюрьме провел на ветру и холоде! И денег таких не захочешь. То ли дело я — услужил, улыбнулся, поднес, налил, убрал, поставил — вот и заработал свой двадцатник, один, второй, третий… А иногда, когда клиент в угаре, можно и полтинник отстричь. Правда, этими деньгами приходится с Германом делиться. Вот уже вымогатель! Но не будь Германа, я бы тут не работал».

А Герман Николаевич рассаживал девиц:

— Что будете кушать? Что будете пить? Из холодных закусок есть это, это, это, из горячих — замечательная баранина. Свежайшая. Шашлыки, кстати. Да, икра, конечно же, есть. Есть осетрина, свежая, естественно. Осетрина вообще не бывает несвежей.

Телезвезда кривил губы, казалось, что этот холеный мужчина с помятой физиономией вот-вот пустит слезу.

«Чего это он так народу нравится? Гроша ломаного не стоит, воображает, ведет себя, как барышня, к тому же беременная».

Но гость — есть гость, и Герман Николаевич старался услужить изо всех сил.

В это время «БМВ», в котором на заднем сиденье развалился Чекан, мчался по московским улицам, поблескивая темными стеклами, сверкая хромированным бампером, в сторону Балашихи — туда, где Чекана ждали. Ждали там, правда, не только его, ждали и других, готовились к встрече.

Семь авторитетов преступного мира со своей охраной съехались из Москвы и Подмосковья в Балашиху, где они должны были принять решение что делать дальше, как вернуть деньги, вернее, как их найти. Чекан на этой встрече был не последним человеком, ведь он лучше других знал Резаного, провел с ним не один год под одной крышей, под тюремной, тем более. Резаного он знал как себя самого: встречи, рукопожатия, многозначительные взгляды, не менее многозначительные фразы.

Когда наконец все уселись, — а встреча проходила в двухэтажном кирпичном доме, хозяев которого сейчас не было на месте, их отправили отдохнуть то ли в Италию, то ли во Францию, Чекан этого не знал. Дом находился под охраной, во дворе крутились люди, приехавшие с авторитетами. У всех имелись телефоны и все были вооружены, в отличие от собравшихся в большой гостиной, там ни у кого не было даже перочинного ножика. Все собравшиеся были занятые, времени у каждого имелось немного, поэтому следовало как можно быстрее принять решение.

Не прошло двух часов от начала встречи, как решение оказалось принято.

— Ты и должен найти общак. Если найдешь — станешь держателем, станешь очень важной птицей.

— Мне это ни к чему, — пренебрежительно сказал Шелестов, хотя в душе он только этого и ждал.

Да и какой авторитет не желает иметь власть над другими! А держатель общака становился сразу же одним из самых влиятельным среди авторитетов — жди коронации на вора в законе — поднимался почти на самую верхнюю ступеньку. Ведь казначей всегда казначей, кому давать, сколько и когда, а остальные лишь приносят деньги, пополняя общак.

— Но мы уже искали, — сказал Чекан, — черт его поймет! Вроде с Резаным мы были… — и Чекан сжал два пальца, — вот так. Он знал обо мне почти все, я знал все о нем. Ведь это я Резаного представлял на той сходке. Резаный не апельсин, жулика вместо себя присылал только на «терку».

— Да, да, мы это знаем, все нам известно. Чекан, найди, деньги там немалые. По нашим расчетам, — абсолютно лысый мужчина с большими ушами вытащил из нагрудного кармана пиджака маленький листочек бумаги в клеточку, вырванный явно из записной книжки, и принялся зачитывать цифры, — это только за последние полгода, сумма, которую получил Резаный. Сколько он истратил, можно прикинуть. Деньги пошли на адвокатов и на зоны. Больше он никуда не тратил. Так что должно быть где-то миллионов четырнадцать-пятнадцать, а это, как ты понимаешь, большая сумма, терять ее не хочется. Кстати, Чекан, а этот лепила, к которому завезли Резаного, ничего не мог пронюхать?